В 1928 году заместитель наркома финансов М. И. Фрумкин выделил из массы крестьянских хозяйств две наиболее зажиточные группы. Более широкая составляла примерно 12 % (около 3 млн.), которые имели доходы от 400 руб. и распоряжались около 30 % всей посевной площади в стране. Внутри нее находилась самая богатая прослойка — 3,2 % (800 тыс.), у которой был доход более 600 руб. и 12,3 % посевной площади. Таким образом, если принять всю посевную площадь за 100 млн. дес, то в широкой группе на одно хозяйство приходится в среднем 10 и более дес. посева, а в узкой — более 15 дес, то есть 15 % фронта работ для одного трактора.
По другим данным, в 1927 году в стране существовало 340 тыс. хозяйств, имеющих свыше 16 дес. посева, из них 10 %, или 34 тыс. — больше 25 дес. Тракторами в РСФСР владели 1550 крестьян-единоличников, треть из них имела до 50 дес. посева, еще треть — от 50 до 100 дес. Как видим, даже эти «богатые» хозяйства на самом деле были очень средними и по доходам, и по размерам.
Тем не менее в последние двадцать лет возобладало мнение, что именно они-то — а вовсе не колхозы! — и были надеждой российского сельского хозяйства. Как пишет Иван Климин,
Как мы помним, урожай в зажиточном хозяйстве был в два раза ниже, чем в интенсивном, — ну да ладно! Допустим, они научатся… Но подойдем к вопросу с другой стороны. Вдумаемся, что предлагает ученый! Он предлагает поставить на 20 % зажиточных хозяйств, помогать им, вкладывать деньги. А что делать с остальными 80 процентами? Их-то куда?
Во всех таких теориях молчаливо предполагается, что аутсайдеры станут «развиваться самостоятельно» — то есть выплывать, как умеют. Но никто не отрицает, что ставка на сильные хозяйства неизбежно обернется массовым разорением слабых. А куда девать людей?
В российской истории этот путь проходили как минимум дважды: в 1861-м и 1907 годах. В первый раз «англосаксонский вариант» — а это все он же, родимый, только переоделся! — вызвал стабилизацию общины, сельскохозяйственный кризис и аграрную революцию 1917 года, во второй — привел к великой смуте и гражданской войне внутри каждой деревни и ещё отзовётся при коллективизации. Что будет в третий, когда голодные массы поймут, что их снова оставили на произвол судьбы?
Уже в середине 20-х годов крестьяне начали бросать землю и уходить из деревни — куда глаза глядят. К счастью, пока их было немного, а новых строек вполне достаточно, но ведь расслоение продолжалось! В любой момент процесс мог (и должен был) перейти потенциальный барьер, стать массовым, неуправляемым и, как естественное следствие, породить социальные взрывы, бандитизм, преступность. Значит, снова карательные отряды, но теперь уже брошенные против людей, которым нечего терять.
И ни фига себе гуманный метод! Вот это, я понимаю, альтернатива «зверствам коллективизации»!
Налоги, цены, товарность
Считайте подати государевы важнее всякой другой платы, вами производимой. Считайте их даже важнее собственных ваших нужд. От них зависит порядок и благоустройство в целом государстве.
У нас как-то интересно,
При этом как-то забывая, что, для того чтобы оказать помощь голодающим, надо эту помощь где-то взять. Откуда, интересно, правительство брало продовольствие, которое направлялось в голодающие районы? Семена и скот, которые надо было изыскать хоть из-под земли, чтобы весной отсеяться? При том, что хлеба не хватало даже на еду! Откуда же, если не из натурального налога… А людей откуда брали? Совершенно не изучен, кстати, вопрос о крестьянских переселениях — а они были! Кем и как заселяли наполовину вымершие области Поволжья?