К началу Второй мировой войны государственные резервы зерна в России составили около 900 млн. пудов [49]. Примерно столько товарного хлеба она ежегодно поставляла на мировой и внутренний рынок в последние предвоенные годы. Обычно товарный хлеб (то есть хлеб, предназначенный на продажу) составлял в России 20–25 % от общего сбора зерна. Кроме того, с началом войны неизбежно резко снижался экспорт хлеба и весь он должен был пойти на внутренний рынок — а экспорт в то время составлял около половины товарного зерна. Так что хлеба хватало… должно было хватить — на бумаге. А в реальности опять разверзлись всякие там овраги.
Кроме абсолютных показателей, существовал еще и экономический механизм по имени «рынок». Зерно — не молоко и не газета, оно не ограничено коротким сроком реализации и вполне может годами лежать в закромах, ожидая своего часа. Сей скорбный факт выяснился уже в 1915 году и принял катастрофические размеры в 1916-м. В этом году урожай был 3,8 млрд. пудов зерна. Допустим, товарный хлеб составляет четверть от производимого — около 950 млн. пудов (если брать пятую часть — 750 млн.). Довоенные потребности внутреннего рынка были около 500 млн. Даже если учесть увеличение потребления хлеба, связанное с питанием армии, зерна все равно хватало с избытком. По расчетам. На самом же деле Россия столкнулась с продовольственной проблемой уже в 1915 году, ибо производители не хотели продавать хлеб.
У них была вполне уважительная причина: царское правительство так и не смогло навести порядок в ценах. В связи с войной обесценились деньги и резко подорожали промышленные товары — и зачем, спрашивается, продавать зерно, если на вырученные деньги ничего нельзя купить? Пусть полежит до лучших времен. Простая арифметика: чем меньше зерна на рынке — тем оно дороже. Когда начнется голод, за него можно будет получить настоящую цену [50].
23 сентября 1916 года в связи с катастрофическим продовольственным положением была введена продразверстка и установлены твердые цены на хлеб. Естественно, хлебозаготовки правительство провалило — мало-мальски справные производители хлеб прятали до лучших времен. Тем более что план по зерну (был такой и в царские времена) вдвое превышал объем довоенного внутреннего хлебного рынка. К концу 1916 года дефицит между спросом и предложением хлеба составил 600 млн. пудов. В феврале 1917 года Родзянко сообщил царю о том, что разверстка потерпела полный крах.
Но ведь и 1915-й, и 1916 годы были урожайными. Куда же девался хлеб?
А никуда он не девался. Накапливался он. Лежал и ждал хорошей цены — частично в крестьянских закромах, а большей частью в кулацких и помещичьих амбарах, куда вскоре ляжет и урожай семнадцатого года, да на складах перекупщиков.
Историк Кара-Мурза по этом поводу пишет:
«И вот вывод раздела „Сельское хозяйство“ справочного труда „Народное хозяйство в 1916 г.“: „Во всей продовольственной вакханалии за военный период всего больше вытерпел крестьянин. Он сдавал по твердым ценам. Кулак еще умел обходить твердые цены. Землевладельцы же неуклонно выдерживали до хороших вольных цен. Вольные же цены в 3 раза превышали твердые в 1916 г. осенью“. Таким образом, общинный крестьянин, трудом стариков и женщин увеличив посевы хлеба для России, ещё и сдавал хлеб втрое дешевле, чем буржуазия» [51].
Естественно, общинный крестьянин продавал хлеб по твердым ценам не от хорошей жизни, а потому, что ввиду бедности не имел запасов. Ему были нужны хоть какие-нибудь деньги на насущные нужды. Кроме того, мелкий хозяин не имел собственного выхода на рынок, а перекупщик не давал больше твердой цены — так какая, спрашивается, разница?
Хлеба от такой «продразверстки» правительство получило очень мало. Зато недовольства в деревню подбавило огромное количество.
Едва придя к власти, Временное правительство… ну конечно же, объявило продразверстку.