Тут надо пояснить насчет мелких пакостей. Когда в 1861 году межевали землю, то кому землемер сословно близок? Вот и нарезали сплошь и рядом помещику землю так, чтобы она охватывала крестьянские наделы. Случалось, например, что от деревни до пастбища скотине не было прохода: хочешь стадо выгнать — бери в аренду бросовую землю, только для прогона стада и т. п. Пустячок — а приятно…
Резюме графа Толстого по поводу увиденного следующее:
«Ведь то, что люди этой епифанской деревни не могут прожить зимы, не померев от голоду или, по крайней мере, от болезней, происходящих от голода и дурной пищи, если они не предпримут чего-нибудь, так же несомненно, как и то, что колодка пчел без меду и оставленная на зиму помрет к весне. Но в том-то и вопрос: предпримут они что-нибудь или пет? До сих пор, похоже, что нет. Только один из них распродал все и уезжает в Москву. Остальные как будто не понимают своего положения. Ждут ли они, что им помогут извне, или они, как дети, провалившиеся в прорубь или потерявшие дорогу, в первую минуту еще не понимая всей опасности своего положения, смеются над непривычностью его. Может быть, и то и другое. Но несомненно, что эти люди находятся в таком состоянии, при котором они едва ли сделают усилия, чтобы помочь себе».
Это, наверное, самое жуткое во всем очерке наблюдение: «не понимают своего положения». Как, спрашивается, люди, всю жизнь работающие на земле, могут его не понимать? А куда денешься? Распродать все и отправляться в город — но кто их ждет в городе? Там можно кое-как прожить одному — не так ли поступил муж той женщины, что осталась с пятью детьми в убогой хате? А если семья, старики, дети? Кроме того, не стоит забывать, что большинство этих людей родились в рабстве, в котором их предки прожили не меньше двухсот лет, — а рабство лишает людей не только человеческого достоинства, но и жизненных сил тоже. Рабство развращает не только рабовладельцев. Чтобы эти люди могли полноценно бороться за жизнь, должно вырасти и вступить в полную силу хотя бы одно свободное поколение.
Англо-саксонский принцип «пусть выживают сильнейшие», в русской реальности означал, что слабые должны умереть.
Многие ли из героев этого трагического очерка доживут до весны? Какую-то помощь им окажет государство, какие-то средства соберет общество, сколько-то из всего этого попадет по назначению, остальное будет либо выдано не тем, кто по-настоящему голодает, либо разворовано… Число жертв этого голода до сих пор неизвестно — по некоторым оценкам, до 1 млн. человек, но точно их вроде бы никто не считал…
Впрочем, граф Толстой мрачно отметил:
«В таком положении не только нынешний год, но и всегда все семьи слабых, пьющих людей, все семьи сидящих по острогам, часто семьи солдат. Такое положение только легче переносится в хорошие года. Всегда и в урожайные годы бабы ходили и ходят по лесам украдкой, под угрозами побоев или острога, таскать топливо, чтобы согреть своих холодных детей, и собирали и собирают от бедняков кусочки, чтобы прокормить своих заброшенных, умирающих без пищи детей. Всегда это было! И причиной этого не один нынешний неурожайный год, только нынешний год все это ярче выступает перед нами, как старая картина, покрытая лаком. Мы среди этого живём!»
Вас ещё удивляет та ненависть, которая выплеснулась на помещиков и на государство в семнадцатом году?
— Ну как же жить будете? — спросил мужиков граф Толстой.
— Так и будем эюить. Распродадим, что есть, а там что Бог даст…