Стадион

Три девушки — две советские и одна француженка, победительницы кросса, — поднялись на небольшое возвышение. На стадионе стало тихо, и в этой тишине зазвучала торжественная музыка.

— Что это? — спросил Шартен.

— Гимн Советского Союза.

Шартену стало не по себе. Он даже рассердился на Барни. Выходило так, будто он участвовал в какой–то коммунистической демонстрации. Но о том, чтобы уйти, не могло быть и речи.

Девушки стояли на возвышении, и на их лицах сияли немного смущенные, но гордые улыбки.

Музыка умолкла. Девушки сошли с возвышения. На старт стали мужчины — начался последний, решающий забег.

«Может, хоть тут победит Франция», — подумал Шартен, но и на этот раз повторилось то же самое.

Снова красная майка с золотым гербом разорвала финишную ленточку, и снова Гимн Советского Союза зазвучал над Венсенским лесом.

— Слово предоставляется редактору газеты «Юманите», — послышалось из репродукторов, когда затихли последние такты гимна и прекратились крики и аплодисменты.

— Я пришел на соревнования, а не на коммунистический митинг, — проворчал Шартен. — Речей я слушать не буду. Ты идешь со мной?

— Да, — Барни поднялся.

Сидя в машине, Шартен после долгого молчания сказал:

— Там — немцы, тут — русские, только для французов нет места во Франции! Вы не патриоты! Неужели вы не могли найти хороших спортсменов? Над Венсеном должна звучать «Марсельеза».

— Этого я тоже очень хотел бы, — ответил Барни. — Запрещено рекордсменам в наших соревнованиях участвовать! Своих еще не воспитали. Вот тебе и демократия.

Нет, с этим Жаком совершенно невозможно разговаривать, он все сводит к политике!

— А ты видел, Анри, что люди не скрывают своей любви к Советскому Союзу?

— Не хватало только, чтобы в вашей «Юманите» написали, что и я участвовал в этих демонстрациях!

— Не бойся, этого не случится.

Такси остановилось на улице Гренель. Шартен вспомнил духи мадам Жоржет, поморщился и вышел.

— Спасибо за компанию! — крикнул на прощание Барни.

Шартен махнул рукой и открыл калитку. В кабинете царил полумрак. «Как в склепе», — подумал Шартен. Там, на улицах, шла непонятная, иногда отвратительная и неприятная, но все–таки жизнь.

Зазвонил телефон. Шартен взял трубку.

— Алло, Шартен, — послышался знакомый голос, в котором чувствовались властные интонации человека, привыкшего приказывать. — Это говорит Стенли. Не узнали?

— Не узнал, — без особого удовольствия сказал Шартен. — Здравствуйте.

— Как подвигается пьеса, о которой мы с вами говорили?

— Еще никак.

— Это никуда не годится, Шартен, — недовольно сказал Стенли. — Мы должны получить такую пьесу к осени и именно от вас. А чтобы расшевелить вашу ленивую музу, я предлагаю вам съездить в Берлин — посмотрите там парад и спортивные соревнования. Едем в понедельник, через неделю. Я пришлю за вами машину. И думайте над пьесой. Всего доброго.

Шартен бросил трубку на рычажок аппарата. Наглец! Говорит с известным писателем, как с шофером такси!.. И главное, что метр Шартен не посмеет отказаться от этого высокого приглашения. Вот что противно и унизительно, черт бы его побрал!

Глава двадцать восьмая

Нина Сокол, наверное, не отказалась бы участвовать в университетских соревнованиях, если бы ее снова попросили. Но день проходил за днем, а к девушке никто не обращался с такой просьбой, словно о ней все забыли, словно она уже никому не нужна. Конечно, это все Ирина Гонта, это ее рук дело!

Но мысль о том, чтобы подойти к Ирине и сказать ей о своем желании, даже не приходила Нине в голову. Неужели она должна сама напрашиваться на участие в соревнованиях, о которых в газетах, наверное, даже не упомянут?

Она со смехом сказала об этом Софье Дмитриевне Карташ, и та хорошо поняла настроение девушки, но не осудила его, а, наоборот, подлила масла в огонь.

— Смешно! — сказала она. — Конечно, такие соревнования тебе ни к чему, нечего зря тратить, драгоценное время и силы. Можешь быть уверена, когда дело дойдет до решающих встреч, тебя попросят.

Нина наконец услышала то, что хотела услышать, и успокоилась. Теперь она с полным равнодушием наблюдала за тем, как факультет готовится к соревнованиям, без особого интереса слушала споры о том, у кого больше шансов завоевать первое место, разговоры о силах и возможностях университетских спортсменов. Ее немного удивляло и казалось непонятным, каким образом Ирина и Максимов сумели так заинтересовать всех студентов, но, приглядевшись внимательно, она поняла, в чем тут дело. Секрет заключался в том, что Ирина ничего не делала одна: сначала она собирала комсомольцев–спортсменов, те организовывали вокруг себя товарищей, и так постепенно, от студента к студенту, весь факультет был вовлечен в подготовку к будущим соревнованиям. Конечно, имелись и исключения, но очень незначительные, и на них можно было просто не обращать внимания.