Ссыльные

И тут Джимми увидел ответ с нею рядом — призрак Курта Кобэйна. Кенни извивался и угрожал; у него слетала крыша. Джимми вгляделся ему в глаза — глаз не было вообще. Он что-то принял.

— НЕС В РУКЕ СВОЕЙ ОБРЕЗ…

Он рвал и метал, и на нем не блестело ни капли пота. Воткнулся в обоих Данов, труба отлетела. Ох господи, подумал Джимми. Даже начать толком не успели.

— ВЫ СЛЫХАЛИ, КАК ЕГО ПО ВСЕЙ ЗЕМЛЕ СКЛОНЯЛИ.

А уже распадаются на куски.

Он нашел Мику.

— Подсоби-ка нам с Кенни.

Они вдвоем свинтили гитариста. Тот не сопротивлялся, сцена крохотная — его вынесли из шапито несколькими широкими шагами.

Джимми повернул к себе лицо Кенни:

— Кенни! Кенни! Чего ты наглотался?

— Чё?

— Что принимал? Давай.

Джимми пригнул голову Кенни, так что парню пришлось скорчиться в три погибели.

— Надо, чтоб его вырвало.

Но ответил ему Кенни, а не Мика:

— Зачем?

— Чтоб наркоту, блядь, из тебя вывести.

— Какую наркоту?

Джимми отпустил Кенни:

— Ты ничего не принимал?

— Нет.

— Так чего ж тогда с ума там сходил?

— Я веселился, — ответил Кенни. — Извини, типа.

— Нормалек, — сказал Джимми. — Просто ты там, э — э, полегче, а? Не один все-таки.

— Ага. Спасибо, — сказал Кенни и вбежал обратно в шатер. Джимми и Мика вошли следом — группа как раз начинала следующую песню. Какие-то тетушки и дядюшки сваливали, но это зашибись. Больше места молодежи. Появились бутылки, смешной табачок; руки хватались за руки, лица сталкивались с лицами и в них втирались. Именинница стянула джемпер и подбросила к потолку. Христианство покинуло шатер.

— ПРАА — АЩАЙ…

ПРИЯТНО БЫЛО ЗНАТЦА…

То была танцевальная музыка.

— БЬЕТСЯ СТАРАЯ ПЫЛЬНАЯ ПЫЛЬ МНЕ В ДОМ…

Джимми об этом не подумал, когда вспомнил о Вуди Гатри за десять минут до первого сбора группы, через два дня после того, как родился Смоки. Но это она и есть.

— И ПОРА МНЕ В ДОРОГУ ПЕ — ЕШКОМ…

Танцевальная музыка. Все, что играла эта группа, — танцевальная музыка. Вот настолько они были хороши. Джимми смотрел на них. Они были счастливы, из них пер секс — они наяривали и были ирландцами.

Пэдди неистовствовал:

— ЧЕРЕЗ ОВРАГИ…

Вступили Агнес и Негус Роберт:

— НА — АС НЕ — Е СДЕРЖА — АТЬ…

— ПО РОЗОВЫМ КУСТАМ…

— НА — АС НЕ — Е СДЕРЖА — АТЬ…

Джимми заулюлюкал — само вырвалось.

— ДА ЧЕРЕЗ ПАШНИ…

— НА — АС НЕ — Е СДЕРЖА — АТЬ…

Теперь уже пели все:

— НА — АС ГОСПОДЬ ОСВОБО…

ДИИИИИТ…

Именинница выгуливала свою попку в кругу, ей хлопали друзья и родня — и тут, нагнувшись, вошел в шатер Толстый Ганди. Челюсть его отвисла.

А к микрофону шагнула Агнес.

— НАМ…

Хлопать прекратили.

— ЕСТЬ МЕС — ТО…

Именинница замерла.

— ГДЕ — ТО ТАМ…

МЕСТО — ГДЕ…

Ганди уставился на сцену. Челюсть его не поднялась оттуда, куда он ее уронил. Он только что влюбился.

Глава 14 Дух народа

Агнес держала микрофон — руки у нее тряслись, глаза были закрыты.

— НАМ…

ЕСТЬ ВРЕМЯ…

ТАМ…

То, что она делала, было прекрасно, но Толстый Ганди не смотрел на нее. И не слушал. Челюсть его пока не ожила.

— НАСТА…

НЕТ ВРЕМЯ НАМ…

Голос Агнес и песня снова привлекли в шатер тетушек. Только Ганди этого не замечал — да и плевать ему было. Он был влюблен. В Гилберта.

Ганди знал партийную линию: гомосексуальность — извращение. Знал он ее с тех пор, как десять лет назад узрел свет и быро сообразил, что громкий приход к Господу — очень полезно для бизнеса. На большинство это наводило тоску, многих даже пугало, но все равно чудное воцерковление Ганди вдруг сделало его человеком респектабельным. Вот кому стоит доверять, вот кто относится к миру всерьез. И он принял этот гольф без тренировок как есть.

— И ДЕНЬ…

И ГДЕ…

И с тех пор он ни разу не взглянул на мужчину.

— МЫ ОБРЕТЕМ СВО…

Ё…

СЧАСТЬ — Е…

И вот он опять влюбился. Так уже случалось раньше — ему тогда было семнадцать. Любовь всей его жизни, как он с тех пор думал, студент из Лиона, который в настольный теннис играл, как роскошный маньяк, и никогда и капли пота не проливал, если ему это было не с руки.

— МЫ ВДРУГ ПОЙМЕМ…

КАК ПРО…

ЩАТЬ ВСЕХ…

И вот откуда ни возьмись — опять.

— ДАЙ МНЕ РУКУ, И…

Эта тяга, томленье.

— МЫ ПРИДЕМ…

Счастье и горе — все вместе колотило в Ганди.

— ТОГДА…

Поддерживало его и сшибало наземь.

— С ТО — БОЙ…

Барабан Гилберта шептал. Агнес окружили, она стояла среди людей, а потом наконец открыла глаза.

— ТУ…

ДАААААА.

Повисло молчание. Гилберт поправил серебряный парик. Первым захлопал Ганди: ему нужно было что-то сделать, и он принялся так бить в ладоши, что застучали зубы и у него самого, и у всех остальных. Все шапито наполнилось улюлюканьем и аплодисментами. Гилберт и Лев заколотили в барабаны, навязали толпе ритм. А к микрофону шагнул Пэдди.

— НА ВОСТОКЕ, ГОВОРЯТ…

Ганди знал: добрый христианин не может взять и уйти от семьи.

— БЕГУТ ИЗ ДОМУ ВСЕ ПОДРЯД…

С мужиком — любым мужиком, не говоря уже про этого конкретного, в серебряном парике.

— ПО ТРУДНЫМ ТРОПАМ ОНИ ПЫЛЯТ…

Ганди застрял.

— К СТАРОЙ ИРЛАНДСКОЙ ГРАНИИИ — ЦЕ…

Но ненадолго.

Ганди был эдаким здоровенным воплощением духа новой Ирландии. Как пришло, так и ушло. То было тогда, а это, блядь, сейчас.

И вот там-то и тогда Толстый Ганди отринул веру.

Но никому не сказал.