Ссыльнопоселенец

Надев на собаку ошейник из толстой коричневой кожи с мощной латунной пряжкой, я начал кормить ее с рук вяленой олениной, отрывая тонкие волокна мяса от тонкой и твердой пластины. Хромка ела жадно, но аккуратно, чуть прихватывая зубищами краешек следующей порции и глотая почти не пережевывая.

Вдруг она отодвинулась и глухо зарычала.

– Ты чего, псина? – Впрочем, уже я услышал негромкие шаги.

– Ах, какая сцена, – сбоку послышался умильный голос.

Обернувшись, я увидел издевательски ухмыляющегося шерифа. Его мать, как он так тихо по дощатому тротуару в сапогах ходит?

– Да, очень сентиментальная, – кивнул я, отмечая, что его левер все так же лежит на локтевом сгибе левой руки, а правую он держит на шейке ложа, положив большой палец на курок. Лавочник тихо отошел в сторону. – Люблю собак, особенно своих. Вы что-то имеете против?

Блин, моя винтовка стоит рядом с курковкой, вроде как и рядышком, но вот успею ли я ее схватить. Хотя…

– Вы не любите собак, даже таких красивых? – Нагнувшись, я левой рукой погладил голову оскалившейся Хромки. А потом выпрямился, держа в правой вынутый из спрятавшейся под напузным рюкзаком кобуры «тейлорс». – Так это ваше дело, шериф.

– Ты слишком много говоришь, новичок. – Здешний охранитель закона нахмурился, но пока не дергался.

– Я не нарушал ваших законов. Моя собака тоже. Есть на улице нельзя мне, про собак там ни слова не написано.

Я слегка развернулся, держа револьвер прижатым к рюкзаку, а запястье к правому боку. И мой большой палец тоже лежал на курке. Если он только попытается взвести свой мультук – буду стрелять, и будь что будет.

Шериф, увидев револьвер, нахмурился еще сильнее, но не сильно испугался.

– Здесь я решаю, что закон, а что нет!

– И с этим согласны все жители этого города? Шериф, я сейчас уйду, уйду с собакой. Решай сам. Или ты выполняешь законы, которые вы сами написали, или ты стоишь над законами. Но тогда я все едино уйду или попытаюсь уйти. – У меня пересохло во рту и зазвенело в ушах, а воздух стал удивительно душным.

– Готов умереть за эту блохастую давалку? – Шериф вроде как слегка отступил. Но именно слегка.

– Каждый когда-либо умрет, шериф. Я не хочу сейчас, но она уже друг. – Тоже не нажимать, не давить. Он сам должен иметь возможность разрулить это дело. Я для того про закон и сказал, это слышал лавочник и замерший на противоположном тротуаре мужик с парой бочат на коромысле. – Ты как, готов умереть за друга?

– Ты психованный маньяк, опасный для жителей нашего города. Если ты в течение получаса не покинешь территорию Щучьего – буду стрелять без предупреждения! – Шериф круто развернулся и пошел в сторону салуна.

Вдруг в салуне вроде коротко грохнул выстрел, раз, другой, третий. Из распашных дверей вылетел какой-то мужик, упав в грязь и корчась от боли. В окна вылетел другой, высадив раму со стеклами. Шериф, оглянувшись на нас напоследок, рванул к месту происшествия.

У моей правой ноги глухо и с ненавистью рычала собака. Мощное тело мелко подрагивало, под шкурой гуляли мышцы, того и гляди, собака готова была броситься на шерифа.

– Тихо, тихо, успокойся. – Я взял ее за ошейник, переложив револьвер в левую руку. Блин, неужели колени подрагивают? Вестерн, мать его об стену, чуть в дуэль не попал. Пару раз глубоко вздохнув, я повернулся к лавочнику, с интересом наблюдавшему за мной. – Как отсюда выйти наикратчайшим путем? – Блин, на самом деле надо валить, с шерифа станется не засечь время. И время! – И это, сколько сейчас времени?

Я отпустил ошейник псины, только перешагнув через нее и сжав коленями, потрепал ее по холке. А сам вытащил из нагрудного кармана незаведенные часы. Они так и остались пока в коробочке.

– Двадцать пять минут пятого. – Негоциант вытащил свои, тоже карманные, но в позолоте. – Лучше через ворота, не стоит идти через огороды. Частная собственность, еще пристрелят. Ворота есть за портом и там, за салуном, на юго-западе.

Я поглядел в сторону салуна. Народу возле него собралось уже немало, приехала какая-то колымага, запряженная серой грустной клячей. Нет, туда мы не пойдем. Мне надо на юг, там вроде как ближе, но это слишком очевидно. Пойду мимо порта.

– Ну тогда всего наилучшего.

Заведя часы и поставив стрелки на указанное время, я положил часы в карман и взял свой новый дробан, вложил револьвер в кобуру, накинув петельку на курок. Поднял винтовку, закинул ее за спину, устроив поудобнее.

– Хромка, рядом! – Пожав руку лавочнику, я отпустил собаку и развернулся в сторону порта. – Пойдем отсюда, псина, у нас долгий путь.

Каблуки сапог гулко топали по навесному тротуару в центре поселка, потом с чавканьем вжимали в грязь полусгнившие доски настила. Пройдя мимо проулка, где буквально пару часов назад я вновь убил и где меня едва не убили, я только глянул в него мимоходом. На выбоины в стене какого-то сарая никто не обратил внимания, и слава богу.

– Блин, хлебом как пахнет.

Я притормозил и перешел через грязную улицу к открытому окну пекарни. На накрытой чистой тканью доске стояли большие караваи хлеба, лежали булки.

– Тук-тук, хозяин! – Я постучал по прилавку.