— Да уж, — я для очистки совести потрогал сонную артерию. Какое там, уже остывать начал, я то минут сорок шел. — А кто это тебя?
Через дорогу шел шнурок, тонкий, едва видимый здесь, где высоченные кроны смыкались над просекой. Мужик прижал его собой, но правая часть шнурка была на обочине, с оборванной веточкой, к которой шнурок был привязан. А вот слева, куда я прошел, к небольшому дереву была привязана за приклад старая двудулка.
— Самострел. И поставлен давненько, свежих следов нет. — Я поглядел на покрытое ржой ложе и стволы. При выстреле дуплетом ружье слегка сдвинулось, но в целом конструкция была удачной, прямо скажем. Любой, кто не углядит шнурок — получает заряд в область паха. И выходит, что самострел ставился на человека, на лося или оленя линия прицела низковата.
— Мда… — С этим умным выражением я подошел к телу, и поднял вертикалочку. „МР-94“, ижевское комбинированное ружье, калибры мелкашечный и четыреста десятый. Для туриста или геолога ружбай. Подумав, я взял тело за ворот шинели, и потащил в кусты. Не стоит на дороге осматривать, не стоит. За мной бежала Герда со шляпой в зубах.
Оттащив тело метров на семьдесят вглубь леса, к бегущему в небольшой песчаной ложбинке ручью, я поглядел на темнеющее небо, на тело мужика, на комбинашку, лежащую на траве, и начал снимать с себя рюкзаки. Сегодня из Щучьего точно никто не придет, да и появится ли кто завтра, чтобы ловушку проверить, неизвестно. А мне почему то этого мужика вот так, волкам на поживу, бросать неохота. И потому я вытащил из-за пояса топор, воткнул его в лежащий ствол дерева, достал из рюкзака малую саперную лопатку, и стал копать могилу в податливом песчаном грунте.
Сильно глубокую я не стал делать. Но примерно по пояс выкопать смог до наступления сумерек. Сняв с мужика его вещмешок, и найдя в кармане деньги, я опустил его тело в могилу, и начал засыпать песком. Потом воткнул в головах связанный из пара веток крест, снял шляпу. Собака, которая все это время лежала сверху, наблюдая за моей работой и прислушиваясь и принюхиваясь. Но ведя себя спокойно.
— Ну, прости ему, Господи, грехи вольные или невольные, и суди его по милосердию своему. Аминь! — коротко перекрестившись, я надел шляпу на голову, надел на себя рюкзаки, винтовку и ружье, забросил доставшийся в наследство рюкзак наверх, подхватил ружье, и выбрался наверх из овражка.
Уже не просто смеркалось, а темнело, и потому я не стал идти далеко, развернул на поляне один из пледов, бросил его на собранные с поляны листья, в головах положил один из рюкзаков, накрылся вторым пледом. Около себя положил винтовку и курковку. Уже засыпая, почувствовал, как в ногах завалилась Герда. И заснул, на удивление спокойно, несмотря на то, что рядышком была свежая могила. Только пару сквозь дрему слышал, как ухает филин, тревожно вскакивает моя собака и снова моститься в ногах.
Утром проснулся от того, что кто-то лизал меня в лицо.
— Герда, фу! Перестань слюнявить! — я сел и рукавом шинели обтер лицо.
Блин, темень еще, звезды видать. Вытащив часы, с трудом углядел на них стрелки. Без трех минут пять. В принципе, неплохо. Герда приплясывала рядом, крутя хвостом и напоминая о том, что не мешало бы поесть.
— Ты права, подруга, но сначала дай мне десять минут, — я выбрался из-под пледа, потянулся. — Умоюсь, соберусь, тогда перекусим. И, наверное, подождем гостей. Как думаешь, Герда? Или ну их нахер, позавтракаем, и ходу?
Псина сидела на заду и сосредоточенно думала, а я сделал свои дела, умылся в ручейке повыше вчерашней могилки. Поглядел на висящую на кресте шляпу. Мда, сик транзит глория мунди. Кем бы не был мужик в том мире, здесь от него только шляпа на кресте и осталась. Я бы и ее забрал, да маловата оказалась, так что из одежды только одну полу шинели и отрезал, чехол для топора сшить, опасно так его таскать, за поясом, острый очень. Сошью нечто вроде подсумка, и вложу в него.
Пока собирался, думал, чем позавтракать, потом решил, отломил от ковриги два куска, вытащил два завтрака, растер по первому сыр, котлету, и отдал собаке. Себе оставил только листик капусты, начавший жухнуть, витамины для таких забегов тоже нужны. На обед луковицу достать надо.
Чуть свет я был уже собран, нацепив свои два рюкзака, и думал, куда мне деть рюкзак и ружье, доставшиеся в наследство. Денег, кстати, четыреста пятьдесят долларов с пригоршней серебряной мелочи вышло, неплохо, тем более, карман не тянут. Впрочем, махнув на все, повесил рюкзак на то же плечо, что и винтовку, под нее, а ружье под правый локоть. Килограмм двенадцать туда-сюда, не страшно, чуть почаще привалы делать буду. Нужно двигать, не стоит искать себе неприятности. Потом взял ружье, что использовали для самострела, присмотрелся — и выматерился.