СССР. Жизнь после смерти

Когда в СССР привезли американского безработного, советские люди хохотали над беспомощностью пропаганды: «Ой, насмешили, да на нем фирменные джинсы и кроссовки! Ой, умора, чтоб мы так загнивали!». Нужно было разрушить СССР, чтобы понять, что безработица на Западе, особенно длительная и особенно в США, где капитализм наиболее «нормальный», – это риск потерять жилье, будущее детей, которых не на что выучить, потерять медицинскую страховку, пенсию. Даже потерять жизнь, если вы будете так неосмотрительны и серьезно заболеете, не имея медицинской страховки. В США почти 50 тысяч человек ежегодно умирают потому, что не могут получить доступ к необходимой медицинской помощи. Не могут потому, что у них нет денег. А джинсы и кроссовки в Штатах стоят копейки, и никому не приходит в голову считать их ценностью, сопоставимой с бесплатными высшим образованием и медициной, с возможностью когда-нибудь получить бесплатно хоть какое-нибудь жилье. Говорили нам об этом? Может быть, да мы не верили.

Большой идеологической ошибкой был пресловутый «железный занавес», превращающий «заграницу» в запретный, а потому страстно желаемый плод. «Ах, Запад, не пот, а запах, не женщины, а сказки братьев Гримм. Мартини, бикини-мини и наслажденье, вечное, как Рим». Эта песенка ранних 1980-х, конечно, шутка, но в каждой шутке…

Мы недавно смотрели со студентами американский фильм «Погоня за счастьем». Симпатичный чернокожий парень, герой Уилла Смита, борется с нищетой и безработицей, пытаясь осуществить американскую мечту – стать брокером и разбогатеть. Он со своим пятилетним сыном проходит через разные испытания и все-таки добивается своего: зарабатывает миллионы – и, как рассказывают нам в конце фильма, умирает мультимиллионером.

Подозреваю, что нас, посмотри мы этот фильм лет 25 назад в СССР, в первую очередь поразило бы многообразие возможностей, восхитил бы успех героя. А мои студенты отреагировали иначе. Они радовались за симпатичного Криса Гардена, но дружно согласились с тем, что «не нужно обязательно миллионов, лишь бы не было голодных детей и безработных родителей. Он один прорвался, а там же сотня была кандидатов, которым не повезло. Победили труд и упорство? Да, на этот раз. Но так не всегда бывает. И вообще, проиграть не значит быть хуже. Проигравшие не должны платить такую цену».

После просмотра фильма Майкла Мура «Здравозахоронение» («Sicko») о медицинском страховании в США одна девочка печально произнесла: «Да, чистый капитализм – это вам не сахар…»

Они уже знают эти правила, знают, в отличие от нас двадцатилетних, что именно по таким правилам им самим предстоит жить. Новое поколение, взрослеющее в отсутствие СССР.

Но тогда, в девяностые, мы бежали прочь от «совка». Как социально-исторический факт такое бегство напоминало смену декораций в одном и том же стареньком театре. С утра играем сказку для детей, днем – концерт для ветеранов, вечером – пьеса «за жизнь» или «про любовь». Так и постсоветская Россия обновила декорации, во многом оставшись в «здании» СССР. Советский Союз остался – и остался как необходимая и неотъемлемая часть новой, «настоящей» жизни, остался прежде всего как важный фактор экономики. Большинство промышленных сооружений, объектов социальной инфраструктуры, жилых домов, служащих нам сегодня, советского происхождения. Демографический кризис – трагедия современной России – неожиданно смягчил и даже отдалил неминуемый, казалось бы, жилищный кризис. Небогатый советский жилой фонд обменивается гражданами на квартиры в новых домах. Детей в семьях по одному-два, и бабушкины-дедушкины квартиры, полученные в советских битвах с «жилищным вопросом», до поры до времени решают проблему. Советский Союз во многом остался с нами, но эмоциональное бегство от него, изживание советского продолжалось почти все девяностые.

Самой большой, роковой проблемой СССР оказалось то, что его почти никто не захотел защищать – ни в 1991-м, ни в 1993-м. Тогда вся огромная Россия оказалась равнодушной к отчаянной борьбе немногих, защищающих Верховный Совет. Не у Верховного Совета, а собственно у Советского Союза не оказалось тогда сторонников. Верховный Совет был обречен.

Но парадоксальным образом, только став по-настоящему прошлым, Советский Союз вдруг возник в общественном сознании если не как полноценный вариант будущего, то, по крайней мере, как критерий для отбора таких вариантов. Став невозвратным прошлым, Советский Союз перестал отторгаться и вернулся – уже как фактор общественного сознания. Миф-страшилка, может быть, вскоре заменится мифом о «золотом веке».

В начале 2000-х, или, как часто весьма символично называют, «нулевых», годов началась культурная реабилитация СССР. Власти понадобилась культурноисторическая идентичность, отсекающая их от 1990-х, которые у журналистов получили название «лихие». Граждане «девяностым» никаких эпитетов не подбирали, предпочитая просто забыть.