Что касается «слуги», то здесь всё ясно из названия. Провозгласив ГКЧП, его высокопоставленные участники всё время стояли по стойке «смирно» перед Президентом СССР, с одной стороны, и Президентом РСФСР — с другой. Янаев и Кє боялись выйти из подчинения Горбачёву. Отсюда трясущиеся руки и.о. президента на пресс-конференции, идиотское заявление на ней — «вот Михаил Сергеевич выздоровеет, и мы с ним ещё поработаем», судорожный полёт в Крым к Горбачёву за какими-то «согласованиями». Если герой Гольдони действовал самостоятельно, на свой страх и риск, и при этом руководствовался рассудком, то наши «герои» все свои пять дней просуществовали по принципу «поди туда, не знаю куда…» Создали ответственный комитет, но тут же испугались:
Вполне возможно, что Горбачёв дал своим подчинённым такие «ЦУ»:
«Если у вас получится, то я приеду в Москву, как Ленин на паровозе. Если не получится — то я ничего не знал!»
Одновременно комитетчики, имея в полном подчинении армию, госбезопасность, милицию, прокуратуру, не решились «наступать на хвост» Ельцину и позволяли ему стремительно набирать очки в политической игре.
По отношению к советскому народу «путчисты» выступили в другом амплуа — в роли «ряженых». Вспомним одноимённый святочный рассказ А.П. Чехова:
«Вечер. По улице идёт пёстрая толпа, состоящая из пьяных тулупов и кацавеек. Смех, говор и приплясыванье. Впереди толпы прыгает маленький солдатик в старой шинелишке и с шапкой набекрень.
Навстречу толпе идёт «унтер».
— Ты отчего же мне чести не отдаёшь? — набрасывается унтер на маленького солдатика. — А? Почему? Постой! Который ты это? Зачем?
— Миленький, да ведь мы ряженые! — говорит бабьим голосом солдатик, и толпа вместе с унтером закатывается громким смехом…»[433]
Именно «ряжеными» предстали перед всей страной участники ГКЧП. Они напялили на себя личины патриотов СССР, защитников интересов советского народа, но на деле оказались отступниками и предателями. Они призывали всех граждан Советского Союза оказать всемерную поддержку Государственному комитету по чрезвычайному положению, но сами палец о палец не ударили, чтобы организовать и сплотить советских людей на борьбу за сохранение СССР. Составили несколько бумажек и сочли свою миссию законченной.
Гэкачеписты даже не сообразили, что изображать из себя «ряженых» полагается в январе, в святки, а отнюдь не в августе.
Образование ГКЧП стало исключительно выигрышным фактором для демократов. Само слово «ГКЧП» было использовано ельцинистами в качестве красной тряпки для возбуждения ярости у своих сторонников против «красно-коричневых», «фашистской хунты», «пиночётовского охвостья» и т. д.
Ликвидация «путча» позволила команде Ельцина подавить все оппозиционные силы и мнения. Были приостановлены выпуски газет «Правда», «Советская Россия», «Гласность», «Рабочая трибуна», «Московская правда», «Ленинское знамя» как издания КПСС. Ельцин стал диктатором на территории РСФСР. Номинально оставшийся пока у власти Президент СССР М. Горбачёв оказался в положении ягнёнка, которого водят на верёвочке, и безоговорочно выполнял все требования Ельцина. Силовые структуры СССР (Советская армия, КГБ, МВД) в пределах РСФСР фактически оказались в подчинении у Ельцина.
Суть произошедшего предельно цинично высказал мэр Ленинграда А. Собчак:
Но где же была КПСС — «партия политического действия» — в те горькие дни, когда демократы во главе с Ельциным расправлялись с социализмом? Партия превратилась в неорганизованную массу политических непротивленцев. Партия боялась даже слово вымолвить. Она, как мышка, забилась в норку и молчала там в тряпочку. Лишь 22 августа 1991 года, когда ельцинисты уже торжествовали свою победу над Советским Союзом, газета «Правда» пискливым голосом прочирикала Заявление секретариата ЦК КПСС «За срочное проведение Пленума ЦК с непременным участием Генерального секретаря ЦК КПСС М.С. Горбачёва». Одновременно редколлегия напечатала своё обращение «К читателям «Правды»:
Да ведь это полная и безоговорочная капитуляция! «Если тебя ударили в левую щёку, подставь и правую». Даже великий непротивленец злу Лев Николаевич Толстой в трудные для России времена готов был бороться и заявлял «Не могу молчать!»