СССР

Не поворачиваясь, сложил губы бантиком – вроде правильно получилось, – дождался, пока вагончик остановится, шустро встал, распахнул дверь и выскочил, хотя достаточно было подобрать ноги, чтобы второй пассажир выбирался хоть вприсядку. Катя выпорхнула и сразу отшагнула на вытянутую ногу. Клим, играя глазками вверх-вниз (тоже Лариска научила, полная иллюзия застенчивости, главное – на груди и ногах не застревать), сказал:

– Кать, очень рад знакомству. Счастливо.

Быстро юркнул в салон и ловко, как бывалый, заставил трамвайчик тронуться. Оборачиваться не запрещалось, просто темп разгона мешал любоваться провожающими, но край глаза вроде успел ухватить Катино движение: она нерешительно подняла ладошку и пару раз двинула пальчиками. Будем считать, сработало. Ладно, отольются тебе, рыжая, молодежные страдания. Рыдать будешь, метаться и губы есть – и добавки просить. И чего ж они дуры-то такие, мрачно подумал Клим.

Мрачность не оставила ни через три минуты, когда трамвайчик тормознул у общаги, ни еще через пять, когда Клим дошел до скамеек у начала тропки, уходившей в парк и дальше в лес. Ноготь скучал на скамеечке, судя по валявшимся вокруг обгрызенным травинкам, давно скучал. Он пожал протянутую руку и сказал вместо приветствия:

– Чего долго так?

– Дела государственной важности. Поздравь меня,– нерадостно ответил Клим. – Я с завтрашнего дня замначальника бригады.

– Пиздец вообще. За что тебя так? План перевыполнил, что ли?

– Пашу как пучок Стахановых, пользуюсь всеобщим авторитетом и вообще сука редкая.

– Это я знаю.

– Завидуешь все. Меньше очком бы играл – «я под землю раньше срока не полезу», был бы вообще бригадиром. Ты ж трудяга у нас.

– Ну. Сдохну, блин, скоро.

– Завод строить – это тебе не пацанов строить. Ха. Каламбур.

– Чем «бур»?

– Темный ты, как гудрон. Ни фига про буры не знаешь. Они, короче, используются в четырнадцати операциях и делятся...

– А я тебе, типа, должен про встречный монтаж балок и настил горячим способом рассказывать? Обрыбишься. Хотя да, поздравляю. Как это у них – большая честь, высокая ответственность. Носи с гордостью, снимай в толчке. Блин, жаль, обмыть нечем. Как они запарили уже, а? Кефирами своими, чаем, правильным питанием, а?

– Бог даст – поправим. А вообще, хрена ли, трезвость – норма жизни.

– Да у них тут все норма. Больные люди, бляха. Скажи спасибо, линейки по утрам не устраивают под пионерский флаг.

– А я думал, тебе нравится.

– Тебе нельзя думать, кровоизлияние будет.

– У тебя сейчас будет. Ты давай лучше успехами хвастайся. Как все идет вообще?

Ноготь повозился по спинке скамьи и ответил уклончиво:

– Ну, как... Идет помаленьку.

– Зашибись. Вообще без движения, что ли?

– Ну почему. Нормально вроде относятся.

Клим встал, нагнулся к Ногтю и внимательно посмотрел ему в лицо.

– Ты говорил, совет участка выбирают в пятницу. Список есть уже.

– Заканчивают.

– Ты там есть?

Ноготь отвел взгляд.

– Нет пока.

– А почему?

– А хер знает.

Клим еле удержался от пары резких движений, на всякий случай спрятал руки поглубже в карманы и спросил:

– Братёк, мы сюда на хера приехали?

– На место сядь! – сказал Ноготь,

– Я вопрос задал.

– На место сядь, – резко повторил Ноготь. – Лечить он меня будет.

Клим выпрямился, некоторое время, неудобно выкрутив шею, разглядывал красоты парка, потом несколько раз выдохнул, вынул руки из карманов и сел на скамейку.

– Не надо меня лечить, – тоже успокаиваясь, сказал Ноготь. – Не срастается ни фига. Стараюсь по-честному, за двоих, улыбаюсь, в дружках у всех, сука, – а выдвигают других. Типа, молодой. Я – молодой, прикинь?

– С терпилами говорил? Ну Джеки Чаном и этим, которому он пачу красил?

– Который кошмарил – Паршев вроде – в другой бригаде, перевели от греха, как только зашили. А с Маклаковым сегодня собирался как раз после работы. Не успел – он, вонючка, в баню соскочил.

– Куда сегодня-то, – удивился Клим, – у вас же вчера вроде банный день был.

– Да я ж говорю – вонючка. Там у нас бак сегодня потек с нелетучими фракциями, шов изнутри разошелся. Маклаков туда и нырнул. Вынырнул как говняный человечек, копец всему. Сразу отмываться отвезли засранца.

– Шов-то заделал?

Ноготь неохотно признал:

– Ну, заделал. Молодец, конечно.

– А чего он туда нырнул, а не ты? – ласково спросил Клим.

– Блин, да понимаю я. Сам весь вечер на измене. Не сообразил сразу – вернее, как... Ну не могу я в гроб сам ложиться, херово там. Да и не влез бы в любом случае, там горловина вот, – он показал пальцами что-то типа горлышка стеклянной банки, – только дистрофан проскочит...

– Ну, Витя, ну, блин, чистоплюй, – процедил Клим. – Ведь верняк же был. Кто тебя лезть заставлял? Надо было вызваться. Ногу просунуть – дальше бы не пролез, а трудовой подвиг засчитан, понял? Вот почему у тебя не срастается.

– Хорош уже.

– Думаешь, мне так радостно, блин, вокруг всех высунув язык бегать, отвалы ровнять и инструмент помогать нести? В нос я им ссал. Но надо, вот и... А у тебя... Ну блин.

Ноготь подавленно молчал. Клим вскинулся снова:

– Слышь, братёк, Джеки Чан этот в списке есть?

– Он подольше нас работает, – сказал Ноготь, глядя в землю.