СССР

— Можете звать меня Чухонцем. Я ж знаю, что вам так привычнее. А что касается наглости, о которой вы говорите, это не так. Я прожил на грешной земле пять с лишним десятков лет и мне пока нравится это дело. Люди моей профессии и моего положения обычно так долго не живут, особенно в наше непростое время. Простые меры предосторожности — вот, что позволяет мне удержаться на тонкой грани между жизнью и смертью.

— А вы философ, — оценил речь арестованного Трепалов.

— Возраст, — попытался развести руками тот, но, поскольку, они были связаны, это у него не получилось. — Кстати, может развяжите? От вас ведь не удерёшь…

Максимыч кивнул в мою сторону, и я распутал узлы на руках Чухонца.

— Спасибо! Так гораздо лучше!

— Значит так, Коскинен. Мы тут собрались не для того, чтобы выслушивать философские монологи. Ты даёшь признательные показания, я делаю всё, чтобы твоя шкура осталась целой и невредимой. Но срок тебе впаяют ого-го! — заверил Максимыч.

— Может просто — ого? — попытался пошутить преступник.

— Нет, Чухонец, загремишь на всю катушку! Давай выкладывай всё, что знаешь, и не трать попусту наше время! — привстав, рявкнул Трепалов.

Вор в законе открыл рот, чтобы заговорить, но в этом момент окно кабинета вдребезги разбилось, осколки стекла полетели по сторонам, а вместе с ними на пол свалилась «лимонка».

— Граната! — заорал я.

Бабах! Меня здорово тряхнуло, на секунду я, кажется даже потерял сознание, а когда очнулся — комната перед глазами поплыла, а уши словно закупорила серная пробка.

Первым делом бросил взгляд на Трепалова. Взрывная волна отбросила его на пол, но вроде он остался в живых. Ивану досталось сильнее, он принял на себя сразу несколько осколков и сейчас лежал на спине, тяжело дыша.

Со мной вроде всё более-менее в порядке. Да, накрыло контузией, но осколками не посекло, разве что слегка поцарапало разбитым стеклом.

А вот Чухонцу досталось всех больше. Я хоть и не медик, но даже мне стало понятно — его песенка спета, совсем скоро он предстанет перед высшим на свете судом, где получит воздаяние за все свои смертные грехи.

И пусть эта сволочь заслужила такую кару, он просто не имел права умереть, не открыв мне главную правду, то, ради чего мы его привели на допрос в этот кабинет.

Я схватил его за плечи и принялся трясти.

— Не умирай, Чухонец! Слышишь, не вздумай подохнуть!

Застонав, он всё-таки приоткрыл глаза, но взгляд его оставался мутным. Жизнь стремительно покидала его тело.

— Ты меня слышишь? — заорал я.

Он что-то прохрипел, но я был оглохшим и потому не разобрал его слов.

— Говори громче! Кто мог это сделать? Ну же!

— Че… че…! — Он так и не смог произнести слово до конца.

Внезапно его тело содрогнулось в конвульсии, а потом так же резко ослабло.

Чухонец помер, и что значило это его «че» — ведомо одному Всевышнему. Чебуреки, Чебоксары, Чебурашка, твою мать!

Гражданин Коскинен унёс тайну с собой в могилу, и мысль об этом приводила меня в отчаяние.

Я заставил себя собраться. Давай, Быстров, прекращай панику! Садись и думай!

Я посмотрел на разбитое окно. Быть может, разгадка таится там, в темноте!

Дежурный не мог не слышать взрыв, сейчас он поднимет тревогу, поставит всех на уши, так что за раненых друзей можно не беспокоиться, им обязательно окажут помощь.

А я просто обязан найти ту скотину, что метнула в окно гранату. Выходит, не померещилось мне тогда, кто-то действительно наблюдал за нами с ночной улицы. Пасли с момента засады или нарочно приставили наблюдательный пост?

При пора узнать это и многое другое.

Вытащив револьвер, я шатающейся походкой подошёл к окну и перевалился через подоконник. Как бы хорошо ни бегал преступник, я всё равно буду быстрее в полном соответствии с новой фамилией.

Глава 25

Глава 25

Ночь. Улица. А вот фонаря и аптеки нет. Кругом почти хтоническая тьма. Даже не скажешь, что ты в огромном городе, практически мегаполисе по меркам начала двадцатого века.

Направление, в котором скрылся злодей, неизвестно. Он мог убежать и налево и направо. Свидетелей на пустынной улице само собой нет. Да и откуда же им взяться?

Я прислушался. Ответом стал лай собаки, я бросился на него, молясь, на то, чтобы пёс гавкал на удиравшую от меня сволочь.

Лёгкое головокружение и шум в ушах давали о себе знать. Я понимал: стоит только чуть-чуть расслабится и всё, у меня просто не хватит сил на преследование. Значит, надо собрать всю волю в кулак и бежать, несмотря ни на что.

Постепенно глаза освоились в темноте, я уже уверенно различал стены домов, фонарные столбы и ямы на мостовой. Благодаря этому я не поломал себе ногу и не свернул шею.

Вот какая-то тень метнулась в один из дворов. Случайных прохожих сейчас нет, ночью Москва, даже в центре почти вымирает, жизнь теплится только в отделениях милиции или нэпманских ресторанах.

Ближайший ресторан находился в противоположной стороне. Отлично, я напал на след ублюдка!

Двор оказался сквозным, проплутав мы вылетели на Тверскую и тут я растерянно остановился: преступник как под землю канул.

Вот гадство! Была бы служебная собака, ищейка. Уж от неё бы субчик никуда не делся!