Срубить крест

— Идею подал Летур, — рассказывал Фей. — Он нашел такое изображение в книгах своего покойного сына, которые тот привез с Земли. Замысел всем понравился, и принцессы утвердили проект. Это был их первый и последний указ, потому что они обе отреклись от престола и передали власть Революционному Совету. Они сказали, что право выбирать себе мужа им дороже королевского трона.

— Они правильно сделали! — прощебетала Виола, выглядывая из-за плеча Фея. Она все время шла рядом с ним, держа его за руку. — Выходить за нелюбимого — это, наверно, ужасно!

— Я лучше умерла бы! — согласилась с ней Леннада, и я почувствовал, как милые пальчики девушки крепко стиснули мой локоть…

Во дворце нам встретилась небольшая группа. В окружении вооруженных людей с заложенными за спину руками по коридору шагал дядюшка Теодор. Увидев меня, ресторатор остановился. Выглядел он как облезлый пес, но по-прежнему напускал на себя бравый вид.

— Да будет мне дозволено приветствовать благородного кавалера, — напыщенно произнес он. — Как я жалею, что вовремя не оценил его! Если бы мне знать, что кавалер исполнит все свои обещания, что он победит кавалера Рюделя и даст нам долгую жизнь… Может быть, по старой дружбе кавалер замолвит за меня словечко перед судьями, которые, кажется, не очень желают мне долгой жизни?

— Ты сам распорядился своей жизнью. Я ведь говорил, чтобы ты не хватался за ножи.

Я хотел пройти мимо, но он удержал меня.

— А жаль, что мы тогда не прирезали тебя, кавалер, — медленно произнес он, с ненавистью заглядывая мне снизу в глаза. — Зачем ты только к нам явился…

Я не поверил своим ушам.

— Ты что, жалеешь об этом? А как же долгая жизнь?

— Мы все равно перерезали бы всех кавалеров, и тогда их проклятая машина перестала бы действовать, — объяснил он. — Но власть была бы вот в этих руках. — Он потряс кулаками перед моим лицом. — А если бы удалось сговориться с кавалером Рюделем…

На его лице заиграла такая отвратительная улыбка, что меня передернуло от омерзения. Я повернулся и пошел прочь.

Через час, когда Леннада отдохнула. Фей зашел за нами. К моему удивлению, он повез нас на Ристалище.

Мы прошли под трибунами и очутились на поле.

— Петрович… Посмотри, Петрович… — ошеломленно прошептал я.

В центре поля, над которым, казалось, еще витал бешеный храп коней, на том самом месте, где я совсем недавно увидел бегущую ко мне девушку, возвышалась гранитная стела с изваянием. Скульптор изобразил Тину такой, какой она была в последний миг ее жизни: радость и любовь в распахнутых глазах, а в протянутых к людям руках голубые неувядающие цветы столетника, как обещание долгой жизни.

Я взглянул на своих спутников. Петрович молча смотрел на изваяние, и мне показалось, что в глазах его застыла тоска. Дрожащая Леннада прижалась ко мне. На ее глазах блестели слезы. Видимо, весь ужас пережитого снова обрушился на нее. Я обнял ее за плечи и почувствовал, как постепенно утихает бившая ее дрожь.

Она подняла ко мне заплаканное лицо.

— Мы никогда не забудем ее. Правда, Алексей? — прошептала она.

Я медленно наклонил голову в знак согласия. Говорить я не мог.

Москва, октябрь 1978 года

И ЖИЗНЬ, И СМЕРТЬ

Глава 1. Зеленые шары и нервная внеземная собака

Когда внизу заблестел ручей, Сергей Лавров еще раз сверился с картой и повел дисколет вниз, нацелившись на свободную от кустов полянку чуть в стороне от ручья. Аппарат уперся выпуклым пузом в мохнатую упругую траву, завибрировал, а потом мягко осел набок: Сергей выключил стабилизирующее поле. Ветви редкого кустарника с трехлучевыми цветами были здесь по пояс, и Сергей решил, что они не помешают перетащить зонд к ручью.

День выдался удивительно тихий, в стоячем жарком воздухе пьяный запах травы хмелем ударял в голову, заставляя думать черт знает о чем — о прогулке в акваланге по Большому Барьерному рифу, об огромных глазах Машеньки, о том, как здорово быть молодым, — только не о надоевшем за последние дни зондировании. Темно-фиолетовое небо к полудню вдруг заголубело и стало нежно-прозрачным, и, если бы не тяжелый лучемет, который надо опять вешать на шею, да неожиданные взвизги огромных, в ладонь, насекомых, снующих в пряной траве, можно было бы подумать, что это вовсе не планета Альфа в системе звезды Барнарда, а своя, родная степь где-нибудь под Белой Церковью. Сергею вдруг представилось, как он швыряет осточертевший лучемет в траву, стаскивает через голову влажную от пота рубашку и плюхается в ручей… Вода холодная, обжигающая, через десять секунд кожа начинает гореть, словно ее ошпарили, а зубы выбивают мелкую дробь. Теперь на песочек — желтый, горячий — вот он, словно специально для меня насыпан в излучине старицы…

Тут Лавров заметил, что стажер Ахмед с нескрываемым интересом смотрит на него и уже, кажется, начинает потихоньку расстегивать пуговицы на рубашке. Сергей внутренне чертыхнулся — этот мальчишка словно читал его мысли — и сказал деловым тоном:

— Выгружаемся…

Ахмед сокрушенно покачал головой.