Через двадцать минут они подкатили к подъезду. Диана вышла из машины и направилась к дому.
– Подожди, я на секунду.
Байков догнал девушку и, подойдя вплотную, обнял за плечи – словно отец непутевую дочь.
– Ты мне обещала. Не опускайся на дно. Будь хорошей девочкой, – Клим подмигнул ей, похлопал по плечу, развернулся и пошел к машине.
Кагда «Кадиллак» тронулся с места, Диана помахала им рукой и нажала на кнопку домофона. Она встретила Клима в первый и в последний раз. Но чувство было такое, что знает его всю жизнь.
7.
Марина проснулась рано. Не от того, что первые лучи солнца умудрились проникнуть сквозь плотно задернутые шторы, пробежаться по телу девушки от коленей до груди, пощекотать подбородок, нагреть подушку и окончательно разбудить, устроившись на ресницах. И уж конечно – не из-за соседского петуха-горлана, трубящего подъем своему пестрому гарему в шестом часу. Нет. За эти два последних дня случилось столько всего, что спать почти не могла. Сначала – от того, что узнала точно: любимый муж вот-вот вернется, уже вышел за ворота зоны и едет к ней. Женщина испытывала нетерпение, которое подгоняло и выматывало, все валилось из рук, хотелось петь от радости и бить посуду от невозможности ускорить эти непослушные дни, ночи, часы. А вчера – чуть не умерла от страха. Если бы не Светка с ее снотворным, вообще бы не заснула. Теперь все произошедшее накануне казалось наваждением, чьей-то глупой детской шалостью. Марина улыбнулась самой себе, нетерпеливо посмотрела на часы – полшестого, будильник еще не звонил, но можно уже собираться. Накануне они со Светой договорились поехать на рынок – прикупить продуктов для праздничного стола.
Утро было солнечным. Подруга еще спала на диване – и вставать, похоже, не собиралась, несмотря на все попытки Марины ее разбудить.
– Дети, уймите вашу мать! – сказала она, изо всех сил натягивая на голову плед, за противоположный угол которого вцепилась Марина.
– Вставай, соня, петушок пропел давно!
– Слышала я вашего петушка – в супе самое ему место, – сердито ответила Света и заползла обратно под плед.
Марина приготовила кофе обеим, умылась, вышла во двор и принесла оттуда целую охапку свежей сирени в росе. Приготовила бутерброды. И снова принялась за побудку.
Уже спустя два часа подруги закупили зелень, огурцы, помидоры, домашнюю сметану, молодую картошку, мясо и рыбу. Потом заскочили в магазин за выпивкой.
– Мариш, куда тебе столько? – Света критически оглядела тележку с торчащими из нее горлышками бутылок с шампанским, сухим вином, коньяком, водкой, тремя пакетами сока и упаковкой минералки.
– Не тебе, а вам – поправила она подругу. – Света, мы же несколько дней из дому выходить не будем – это чтобы два раза не бегать и не засохнуть от жажды, – лукаво улыбнулась Марина.
– Ну, тебе, извини, вам – виднее, – «подколола» подруга.
Дома они в четыре руки распаковали сумки. Решив, что съестное можно приготовить и позже, занялись уборкой дома к встрече хозяина. Просторное каменное жилище дед Байкова построил для детей и внуков – с рассчетом, чтобы места хватило для всех. Однако сын Виктор оставаться со стариками не захотел, поехал работать в Москву. А больше детей у них и не было. Клим же, которого назвали в память деда, обожал старый дом и после окончания техникума вернулся работать в Ямской.
– Давай, наклоняй осторожненько, еще чуть-чуть…
– Куда наклонять – сейчас угол вынесет! – Девушки пыхтели и надрывались, пытаясь затащить старые «дедовские» часы-ходики обратно в гостиную. В первый год совместной жизни Марина в приказном порядке велела Климу избавиться от них – слишком уж громко отбивали время, особенно ночью. Тот защищал реликвию как мог, но все же пришлось уступить и вынести ходики в сарай. Сейчас Марина решила сделать мужу сюрприз к возвращению, но набитая железом тяжелая резная громадина отчаянно сопротивлялась.
– Ой, Маришка, счастливая ты все-таки баба и сама своего счастья не знаешь, – полушутя-полузавистливо проговорила Света, когда они наконец-то пристроили часы в угол, где они стояли последние пятьдесят лет. – Клим за тебя и в огонь, и в воду…
– Знаю, Светка, знаю – только вот дождаться его не могу. Вроде бы умом понимаю – через несколько часов будет здесь. А сердце ноет… Пока его не увижу – не успокоюсь.
Подруги сидели за старым круглым – тоже дедовским – столом. Между ними стояла откупоренная бутылка вина и немного сыра на блюдечке. Есть никому не хотелось. В массивной вазе из чешского стекла благоухала сирень, пьянящий колдовской запах голубоватых, белых и ярко-лиловых цветов вызывал у подруг чувство ожидания чего-то прекрасного и несбыточного.