Срочно, секретно...

— Фын, — представился один из них и пригласил присесть. — Вы к товарищу Сею?

— Допустим, — ответил Лин, оглядывая комнату.

Комната была полутемная, бедно обставленная. На оклеенной обоями стене висел календарь с портретом какого-то китайского генерала, в углу домашний алтарь — полочка с двумя витыми молитвенными свечами.

— Вас прислали для переговоров с товарищем Сеем? — подал голос второй мужчина, назвавшийся Чжуном.

— Разве товарищ Сей — это не вы? — пристально поглядел на него Лин.

— Нет. Я не Сей. Однако товарищ Сей предоставил мне все полномочия вести переговоры от его имени.

Лин медленно поднялся с циновок, прошелся по комнате. Потом снова сел. Положив руки на колени, сказал:

— Видите ли, товарищ Чжун, к вашему сведению, и у меня тоже имеются полномочия.

— Чьи и какие?

— Партийный центр уполномочил меня на разговор с вашим руководителем. Не на переговоры, а на разговор. Улавливаете, в чем тут разница?

Лин снова посмотрел на Чжуна. Перевел взгляд на Фына. Посмотрев на него столь же внимательно, продолжил:

— По нашим данным, группа, которую возглавляет товарищ Сей, состоит из коммунистов. Или из людей, считающих себя таковыми. Если это действительно так, то ни о каких переговорах речи быть не может. Если вы признаете руководящую роль партии, то и действовать должны соответствующим образом: исключительно под руководством партийного центра... Вот что уполномочили меня вышестоящие инстанции передать Сею. Выясните у него, когда и где мы с ним сможем увидеться, и — до следующей встречи!

Лин поднялся, уже было направившись к выходу, но тут дверь, ведущая в соседнюю комнату, отворилась, и вошел довольно высокий, хорошо сложенный мужчина лет примерно сорока, круглолицый, широкоплечий, одетый по-европейски: клетчатая рубашка апаш, английские брюки с отворотами, коричневые полуботинки. Протянул Лину руку.

— Я — Сей Ваньсун, — назвал себя он, внимательно глядя Лину в глаза. — Я слышал все ваши слова. Извините, но вы должны понять: элементарные принципы конспирации...

Сей повернул голову в сторону Фына и Чжуна.

— Товарищи ненадолго выйдут, а мы потолкуем один на один, — произнес он голосом, какой бывает у людей, которые привыкли, чтобы им подчинялись. И не просто подчинялись, а подчинялись, что называется, беспрекословно.

Когда Чжун и Фын вышли, Сей присел рядом с Лином на корточки и заговорил:

— В Харбине я — человек новый, а потому вынужден действовать во много раз осторожнее, нежели вы, коренные харбинцы. Как только мы организовали подпольную группу, перед нами сразу же стала дилемма: искать или не искать связи с партийным руководством? Искать? Тогда возникнет риск, во-первых, нарваться на провокацию со стороны японцев, а во-вторых, встретиться с недоверием по отношению к нам со стороны подпольного центра. Исходя из сказанного, я и принял решение: сперва доказать на деле, что мы боеспособная, активно действующая группа, и уж только потом выходить на связь с партией. Но раз партия нашла нас сама, то я прошу, чтобы вы передали руководству: с этой минуты наша группа поступает в полное распоряжение партийного центра.

Он прервался, внимательно следя за выражением лица собеседника. Затем уточнил:

— Впрочем, насчет того, что наша группа входит в подчинение центра именно с этой минуты, я высказался в фигуральном смысле. Предварительно я хотел бы заручиться твердыми гарантиями, что вас ко мне направили из партийного центра.

— Доказательства будут, — заверил его Лин. — Что еще должен я передать людям, которые меня к вам направили?

Сей Ваньсун пожал плечами.

— Пожалуй, это все.

Он на минуту задумался. Потом произнес:

— Хотя... Есть у меня одна просьба...

Сказано это было таким тоном, что Лин сразу же почувствовал: Сей Ваньсун в нерешительности, продолжать ему или нет?

— Просьба? — переспросил Лин и, дабы подтолкнуть Сей Ваньсуна к откровенности, добавил, искоса взглянув на своего собеседника: — Готов и просьбу передать...

— Просьба эта не то чтобы лично моя, — с запинкой произнес Ваньсун. — Дело в том, что в Харбине, как вам уже говорил мой товарищ Фу Чин, я оказался после побега из тюрьмы в Бинфане. Из тюрьмы при бактериологическом центре, — пояснил он. — Фу Чин рассказал вам о том, что в Бинфане заключенные гибнут не только от голода, не только под пытками и от пуль. Люди погибают в Бинфане от чумы, холеры, тифа. Японцы проверяют на заключенных действие болезнетворных микробов, чтобы, в случае если им придется вести бактериологическую войну, взять на свое вооружение инфекционные болезни.

Немного помолчав, он продолжил:

— В этом, с позволения сказать, учреждении сейчас набирается опыта один немец — ученый из фашистской Германии. Скоро он должен возвратиться на родину, и японцы решили преподнести ему на прощанье памятный подарок — копию фильма, снятого во время проведения эксперимента на жителях моего родного города Нинбо. Когда делается одна копия, можно сделать и вторую. Трудно, но можно. И она сделана. Более того, коробку с этим фильмом мне удалось вынести из Бинфана. Не знаю, говорил ли вам об этом Фу Чин?..