Срезающий время

Шедший впереди поручик, не пройдя и метра, вдруг споткнулся и громко выругался, выпуская из рук факел. Послышалось какое-то громыхание, и по ступенькам в подземелье покатилось чье-то тело. Иван Иванович в ужасе отпрянул назад, но вскоре любопытство пересилило. Он наверняка старался успокоить себя, довольствуясь моим объяснением, что склеп как раз для мертвецов и предназначен. Дым от тлеющей травы хоть и мешал, но вид громоздившихся внутри помещения раскрытых гробов разных размеров подтвердил его мысли. Все это выглядело настолько естественно, что когда я зажег карбидный фонарь, Полушкин уже без всякого самокопания принялся осматривать тело. Процесс проходил несколько увлеченно, хотя и с явным удивлением на лице поручика. На какое-то время он застыл, рассматривая смерть, прежде чем выпрямился и оглянулся вокруг. Следы времени оставили на стенах склепа абстрактные узоры в виде паутины, однако в нескольких местах были проплешины, словно от прикосновения ладони. Все выглядело так, будто покойный старался опереться на что-то, прежде чем рухнул на ступеньки.

– Недавно убили, – сказал Иван Иванович. – Алексей Николаевич, посветите-ка вот сюда. Хмм… обыкновенным гвоздем пырнули. Один укол и точно в почку. А вот, кстати, и он, – указывая на длинный, сантиметров двадцать четырехгранный костыль. – Под прокладкой сюртука какие-то бумаги, все в крови. Посмотрите?

– Темно, лучше завтра, при дневном свете.

– И то верно.

– Судя по всему, – стал предполагать я, – тот, кто всадил в бедолагу гвоздь, обладал завидным холоднокровием профессионального убийцы.

– Замечу, – Полушкин назидательно поднял указательный палец, – как только гвоздь был вынут из раны, несчастный расстрига Арещенков – а это без всяких сомнений он – скончался за пару минут.

– Получается, убийца намеренно оставил оружие в теле? – спросил я.

– Вне всякого сомнения, – охотно согласился поручик. – Давненько я с таким не встречался. «Укол колодочника», очень редкая техника нанесения удара: шляпка упирается в ладонь, и гвоздь удерживается между средним и безымянным пальцем. Потом удар, как хлопок ладонью, и все.

– Скверная смерть, – задумчиво произнес я. – Прекращая боль, человек фактически совершает самоубийство. Десять к одному, такая кончина выбрана не случайно, особенно для бывшего попа. Тут что-то личное.

– А по-моему, кто-то заметает следы, – осматриваясь вокруг, произнес Полушкин. – Хотя делал он это в спешке. Посветите вон под тот открытый корст. Видите бумажку?

– Уж не сестра ли это тех сотенных?! – скорее утвердительно, чем вопросительно произнес я, беря ассигнацию в руку.

– Боюсь представить, Алексей Николаевич, сколько их всего было, – стал размышлять поручик, – четыре гроба… да тут на несколько миллионов. Но это не все. Посмотрите, что я обнаружил на ступеньках.

На испорченной ассигнации, где буквы практически не пропечатались, красовалась написанная кровью надпись по-польски: «Привет от Стефана Митоша».

– Что скажете, – задался я вопросом, – это написал Стефан, или умирающий расстрига, жаждая отмщения, назвал имя убийцы?

– Хотите услышать мое мнение? – немного подумав, ответил Полушкин. – Так оно едва ли станет отличаться от вашего. Да и палец на правой ладони покойного измазан кровью словно чернилами. Сдается мне, это послание истинным хозяевам фальшивых ассигнаций. Надо Петра предупредить.

– Пойдемте отсюда, Иван Иванович. Арещенков был подлым человеком. И ангелы, слетевшие за его душой под пение эпиталамы, шелестя белоснежными крыльями и помавая пальмовыми ветвями, нашли на месте праведника омерзительного сатира, который ползал по земле, страстно рыча, и жадно лизал землю, ибо в бредовом исступлении ему чудилось, что под его губами нагое тело блудницы.

* * *

Дорога в Герцогство Варшавское выдалась небезынтересная, и началась она, когда окончилась наша подорожная, и мы по факту проехали последнюю русскую почтовую станцию с совершенно отвратительным по характеру смотрителем и необыкновенно чудесной его женой. Их ссоры вспыхивали постоянно, как по часам, и ревностью был пропитан каждый закуток станции, но сколько в их глазах было любви друг к другу, когда они мирились! Лед и кипяток, как они уживались вместе? Впрочем, запомнились мне они не столько семейными сценами, а тем, что в зале для путников мы отведали горячей баранины с перловкой и невероятно вкусной подливой, которую похвалили все без исключения. А дальше наше движение больше напоминало перемещение по рокаде воинского подразделения: со всеми обязательствами согласно Уставу.