— Рассказал ей про одуванчики. Поскольку все считают, что это жуткая наглость, я подумал, пусть Аманда тоже меня поругает.
Джемайма закусила губу, с трудом удерживая смех.
— Ну и как, поругала?
— Единственное, что я могу сказать — ничего страшного вас не ждет.
— Прекрасно. — Джемайма таки рассмеялась. — Кстати, сегодня у вас свидание с одуванчиками, — сказала она, вдруг посерьезнев.
Радоваться и впрямь было нечему. Майлз в каком-то смысле оставался все таким же мужчиной, каким она считала его поначалу — тем, кто играл в свои игры с женщинами. Как будто очередной бедняжке безразлично, что на следующей неделе он пошлет цветы другой!
Может, и в самом деле безразлично? Может, только она относится ко всему так серьезно? Может, она старомодная? И скучная, какой считает ее Рассел?
— Надеюсь, вы сводите Кейру в какое-нибудь дорогое место. По-моему, она этого заслуживает после ваших одуванчиков. — Джемайма старалась говорить веселым тоном. Ее совершенно не касается, с кем встречается Майлз, и все-таки...
Джемайма глубоко вздохнула и улыбнулась.
— Не перейти ли нам к тому, ради чего пришли сюда? — Она поставила пакет на колени и вытащила папку. — Тут кошмар сколько всего! — Джемайма заглянула в пакет.
Майлз открыл папку.
— Что у нас тут? — Он разложил на столе рисунок, изображающий розовый шатер.
— Это не подходит, слишком игриво. Нам нужен «средневековый». Хотя, по-моему, проще взять обыкновенный шатер и добавить к нему что-нибудь в духе двенадцатого века, — серьезно проговорила она. — Я зашла в библиотеку и взяла книгу о том периоде. — Джемайма выложила книгу на стол.
— Какая вы сообразительная, — похвалил Майлз, перелистывая страницы.
— Поэтому-то я и прекрасная секретарша.
Майлз рассмеялся, чего и хотела Джемайма, и откинулся на стуле, глядя на нее. Молодой женщине стало неловко, и она почувствовала облегчение, когда он заговорил:
— Что вы намерены делать?
— Вы о чем?
— О вашей карьере. Вряд ли вы захотите все время работать секретаршей. Каковы ваши планы на будущее? Не поверю, если скажете, что у вас их нет.
Джемайма взглянула на него с улыбкой и снова занялась пакетом. Он повторяет почти слово в слово то, что говорят ей сестры. Верити — потому что у нее нет детей и она понятия не имеет, что это значит, а у Имоджен есть на кого опереться, ее муж — человек состоятельный.
— Все, что бы я ни делала, будет так или иначе компромиссом, — ответила она. — На первом месте останутся Бен с Сэмом. С этим ничего не поделаешь, если у тебя есть дети. Думаю, в конце концов я найду что-нибудь поближе к дому.
— Но что именно?
Джемайма несколько натянуто улыбнулась. Ей совсем не хотелось рассказывать ему обо всем.
— Это не имеет значения. Хочу зарабатывать достаточно, чтобы закончить ремонт и сделать кое-что для мальчиков. Я уже устала говорить им, мол, мне очень жаль, но нет денег на то или другое. В общем, ни о чем особенном я не мечтаю.
Майлзов задумчивости глядя на Джемайму, отдал ей книгу.
— Бен пойдет в университет только лет через десять. Вы не можете отказываться от себя все это время.
— Может быть. — То же самое она говорила и самой себе. Поэтому-то и связалась с Амандой. Поэтому и поступила на секретарские курсы.
Это был разумный компромисс, но в глубине души Джемайма понимала, что Майлз прав. Она хочет большего. Или хотя бы какой-то перспективы. Да, трудно быть членом семьи, где все чего-то добились в жизни. Но и постоянно пропускать школьные спортивные соревнования, в которых участвуют мальчики, и вечно опаздывать к ужину — это тоже не годится.
— Ну так что? — допытывался Майлз. — Каковы ваши планы'?
Джемайма взяла вилку.
— Я пока не решила. — Она посмотрела на Майлза и через силу улыбнулась. — Надеюсь на Аманду. Она очень озабочена тем, что я осталась без поддержки. Это оскорбляет ее принципы завзятой феминистки...
— Не дайте Аманде сбить вас с толку.
Джемайма подняла удивленные глаза.
— Я и не собиралась.
— Можно найти какой-то другой путь, — задумчиво проговорил Майлз и улыбнулся. — Чему вы удивляетесь?
— Ну... — Джемайма замешкалась, подбирая слова. — Ваша мама...
Майлз покачал головой.
— Хермиона — это Хермиона. У нее крайние взгляды, и я испробовал их на собственном опыте.
Да уж. Все, что он рассказал о своем детстве, вызывало у Джемаймы острое чувство жалости к нему.
— Вы всегда называли ее Хермиона? — с любопытством спросила она.
Майлз кивнул.
— Кроме тех случаев, когда она окончательно выводит меня из себя. Когда она в своей колонке пишет обо мне и моей жизни что-нибудь, что меня оскорбляет, я называю ее мамой. Это действует безотказно. Самым жестоким наказанием для нее станет, наверное, если я сделаю ее бабушкой. Хотя уверен, она и это обратит себе на пользу, если только я не женюсь на женщине с детьми.
— Я и представить не могу, как это я называла бы свою маму по имени. — На всем свете только Бен и Сэм могут называть ее мамой. Это особое слово. Разве не так?
— Хотите пармезан? — спросил Майлз.
— Мне нельзя.
— Почему?
Джемайма едва не испепелила его взглядом. Он ведь живет в окружении худых как щепка женщин. Неужели он не замечает разницу?