Средняя степень небытия (СИ)

Глаза Борецкого горели яростным и жестоким светом, гуляли желваки, грубо оскаливался рот. Он больше походил на Желябова, когда тот спорил с товарищами, чем на самого себя. Борецкий смело держал речь, в его левой руке развивался непонятный флаг, символизирующий нечто, с чём знали собравшиеся. Борецкий призывал народ на кладбище к какой-то свежей, невиданной доселе жизни, которая может быть осуществлена исключительно жестоким террором, путём переворота и захватила власти. В правой руке Борецкий сжимал пистолет, им он периодически показывал  в направлении, где видимо, находилось то, что необходимо было отобрать, поделить между собравшимися. Борецкому рукоплескали, его подбадривали криками.

Один из участников митинга собрался осторожно покинуть кладбище. Борецкий заметил ретировщика и, не колеблясь, убил метким выстрелом в спину.

- Почему он так жесток? – спросил шепотом один из участников митинга другого. Шептавшиеся стояли вплотную к Софье, уже успевшей выпрыгнуть в окно  и теперь тоже бывшей на кладбище.

- Говорят, при жизни у него была изнурительная работа, да потом его не любили какая-то женщина, - ответил другой.

Софья успела дослушать окончание фразы второго шептавшегося. Она пошла вперёд, влекомая слепой силой, которой безропотно следуешь и одновременно наблюдаешь за собственным безумием со стороны. Софья раздвигала плечи одного, другого участника митинга, расталкивала локтями толпу, продвигаясь к трибуне, на которой стоял Борецкий. Если бы на трибуне был Аристарх, Софья не поверила бы не одному высказанному им слову, она ненавидела бы его единомышленников. Когда тоже самое говорил Борецкий, Софья верила и любила тех, кого делал вид или на самом деле любил он.

Заметив Софью, искавший врагов Борецкий, машинально направил на неё пистолет, но тут рука его дрогнула и безвольно опустилась вниз. В его глазах Софья прочитала страх. Борецкого пугало, что она мёртвая, не боится умереть и по смерти. Его замешательство Софья объясняла любовью. Она протянула руки к Борецкому, но он на её глазах превратился в безликий надгробный камень памятник самому себе.

Софья сжала холодный камень и долго нежно целовала его, не замечая разницы. Обернувшись, она увидела, что от собравшихся на кладбище остались лишь надгробные камни тоже.

Когда стемнело и завыли души шакалов, Софья вернулась в погребок.

Прамадонна с младенцем сидела в неподвижной позе. Спина её была здорово пробита, вероятно крупной пулей. По чёрному плащу текла густая кровь. Люди в ванных разговаривали вполголоса, а откуда-то сверху доносились стоны. Голос стонавшего показался Софье знакомым. Несмотря на то, что она едва держалась на ногах от усталости, Софья пошла вверх по лестнице, хватаясь за перила, чтобы не упасть.  Возле стальной двери погребка лежал на полу директор фабрики рыбных консервов Аристарх Истомин.

Аристарха сотрясала дрожь, он стонал от боли. В скорченном сухом кулачке  он едва удерживал использованную детскую бутылочку из-под молока. В губах, испачканных пеной, торчала детская соска. Заметив Софью, Аристарх вздрогнул ещё сильнее, посмотрел жалобными глазами и слабым хрипом проговорил:

- Умираю. Шёл весь путь за твоим молоком. Покорми.

Софья брезгливо отвернулась. Пять минут она, раскачиваясь, сидела рядом с Аристархом, продолжавшим ныть. Не выдержав, Софья достала чахлую грудь. Директор впился в сосок и губами, и зубами, и долго жадно насыщался, вкушая. Набравшись сил, директор рыбной фабрики резко взбодрился.

- Спасибо, Софьюшка, - проговорил он, вытирая клетчатым платком губы, и даже язык, помигивая левым глазом и щупая Софью, не скрывавшую своей к директору гадливости, чуть ниже спины.- А теперь сейчас пойдём со мной, моя спасительница. Я тебе кое-что покажу, интересное.

- Я не хочу, - категорически отказалась Софья, поправляя кофточку.

- Но это то, что ты вечно ищешь, - добавил Аристарх, вставая и всовывая большой ключ из толстой связки на поясе в железную дверь за своей спиной.

Аристарх толкнул скрипнувшую дверь. Софья, ощутив слабость, покорно переступила порог. Едва она так сделала, дверь захлопнулась. Аристарх, зловеще улыбаясь, три раза провернул в замочной скважине ключом.

Софья не знала именно этой двери, но вела она всё в тот же рыбный цех, из которого она столько раз пыталась мучительно вырваться.  Выйдя из незнакомой двери, цех предстал перед Софьей чуть в ином, чем привычно, ракурсе, но всё та же ржавчина, пыль, застарелость, шумит и грохочет допотопный пресс, выдавливающий банки, скрежеща ползёт, как по нервам замызганный конвейер, Жадно и завистливо  глядят, готовые сожрать работницы, а главное, отвратительно пахнет тухлой рыбой, а в углах шныряют крысы, и жирные коты трутся у ног.

Ища помощи, Софья просительно взглянула на Аристарха. Тот подмигивая,   как  при тике, левым глазом, смеялся и потирал сухие ладошки:

- Ну что стоишь? – проговорил он остолбеневшей Софье. – Проходи, или не родные мы тебе?