Средневековье в юбке. Женщины эпохи Средневековья: стереотипы и факты

Наоборот, можно сказать даже, что при всем безусловном и ярко выраженном антифеминизме, христианская церковь ставила женщину гораздо выше, чем кто-либо прежде, потому что именно она официально признала женщину человеком. Не равным мужчине, конечно, но как бы ухудшенным его вариантом. Об этом уже шла речь в главе о браке, поэтому повторяться нет смысла.

«На этом же соборе поднялся кто-то из епископов и сказал, что нельзя называть женщину человеком. Однако после того как он получил от епископов разъяснение, он успокоился. Ибо священное писание Ветхого Завета это поясняет: вначале, где речь шла о сотворении Богом человека, сказано: “…мужчину и женщину сотворил их, и нарек им имя Адам”, что значит — “человек, сделанный из земли”, называя так и женщину, и мужчину; таким образом, Он обоих назвал человеком. Но и Господь Иисус Христос потому называется Сыном Человеческим, что Он является сыном девы, то есть женщины. И ей Он сказал, когда готовился претворить воду в вино: “Что Мне и Тебе, Жено?” и прочее. Этим и многими другими свидетельствами этот вопрос был окончательно разрешен».’

Св. Григорий Турский. «История франков». Рассказ о Втором Маконском соборе (585 г.), созванном королем Бургундии

Добавлю, что именно отсюда, из признания того, что женщина — человек, и выросла церковная позиция по поводу браков и разводов. Всегда и во все времена мужчины и женщины в этом вопросе были абсолютно не равны. Женщина была вещью, передававшейся отцом мужу, и даже в тех случаях, когда у нее были какие-то права в браке, они все равно были гораздо меньше, чем у мужчины. В Раннем Средневековье, до установления христианского брака, светские законы позволяли развод, но список возможных поводов для мужчин был намного больше такого списка для женщин. И только христианство формально их уравняло — и требованием, чтобы при заключении брака обоих спрашивали о согласии, и тем, что лишило права на развод обе стороны. Да, это не соблюдалось, но хотя бы декларировалось, что уже было огромным шагом вперед.

Между святой и демоном

Чему же, а точнее, кому женщины были обязаны таким своеобразным к себе отношением? Это нетрудно понять уже из приведенного выше рассказа Григория Турского. Дело в том, что в христианстве, причем особенно в западном, католическом, есть два непререкаемых авторитета — сам Христос и его мать, Дева Мария. Преклонение перед Богородицей достигало самых фанатичных форм. Простые люди в экстазе припадали к ногам ее статуй, совершали паломничества по всем имеющим к ней отношение святыням, преподносили ей в дар драгоценности, молили ее о заступничестве и благодарили за счастливые события в своей жизни. Поэты слагали о ней стихи и песни, экстатические мистики, особенно вдохновитель Крестовых походов, святой Бернард Клервоский, в своих проповедях находили в Деве Марии объект для излияния своих невыразимых переживаний. Ученые богословы также не остались в стороне, и немало страниц в их трудах посвящено обсуждению различных сторон ее жизни.

Дева Мария почиталась и как мать младенца Иисуса, родившая и выкормившая его, и как мать распятого Спасителя — символ всей вселенской скорби матерей по детям. Она была символическим троном Бога, когда Христа изображали у нее на коленях, и была Царицей Небесной, восседающей на троне рядом со своим взрослым сыном.

Но при этом она, как ни крути, — женщина, и даже самым ярым женоненавистникам из числа теологов приходилось с этим как-то считаться.

Для отцов церкви, особенно в Раннее Средневековье, женщины делились на ужасающих искусительниц и восхитительных девственниц, а иногда совмещали в себе и то, и другое, чем еще больше сбивали целомудренных монахов с толку. И богословы все время находились в раздумьях, как совместить в одной системе ценностей ненавистную им Еву — женщину грешную, сбивающую мужчин с пути истинного, и Марию — символ святости и чистоты. Постепенно это вылилось в идею, что Ева принесла в мир грех, но потом Мария этот грех как бы искупила. Не зря у Данте в раю Ева сидит у ног Девы Марии — в самом центре рая.