– Да попала она ко мне, г. начальник, можно сказать, совсем зря.
– Ну, а все же расскажи – как?
– Дело было так: заказал мне Иван Парамонович Пронин – это наш именитый купец в Сокольниках, поди, знаете его, большой киот для иконы Казанской Божьей Матери. «За ценою я не постою, – говорит, – а чтобы киот вышел отменный, из сухого дерева, ну, словом, – первый сорт». Я обещался и принялся за работу. Сухого, выдержанного дерева под рукой у меня не оказалось, и вот отправился я на Сухаревку, где часто и прежде подыскивал материал. Походил, поискал да и купил в лавчонке старую, поломанную божницу. Принес ее домой. Вынув из нее досочки, сколько было нужно для киота, я остальное поставил в угол. Понадобилось как-то супруге моей прикрыть котел с бельем, она возьми из угла одну из дощечек, оставшихся от божницы. А тут сынишка мой, вертевшийся на кухне, вдруг мне и говорит:
«Тятя, смотри, из дощечки какая-то бумажка торчит».
Я подошел, поглядел – действительно, от горячего пара на досочке отстала фанера, а под ней бумага. Вытащил я эту бумагу, развернул, поглядел, да только – что я в ней понимаю? Вижу, старинная, а что в ней прописано – в толк не возьму. Пошел это я после обеда к соседу посоветоваться, а он и говорит: «Документ старинный! Быть может, и найдешь любителя да за рубль целковый продашь. Ты вот что: сходи-ка, вон наискосок живет какой-то чиновник, говорят, служит по денежному делу, предложи, может, он и купит». Пошел я к чиновнику, показал бумагу.
Он поглядел-поглядел да и сказал: «Что же? Бумага старинная, старину я люблю, рубля три я за нее дам, да, пожалуй, дам и пятерку. Хотите?» Эге, подумал я, коли так быстро пятерку дает – значит, вещь денег стоит. «Нет, – говорю, – разве можно за такой документ пять рублей взять? Вы давайте настоящую цену». А он мне: «Мы вот что сделаем. Я завтра у одного любителя старины порасспрошу. Если он скажет, что стоит, то я прибавлю. Приходите завтрашний день в чайную „Якорь“, и мы сторгуемся». – «Ладно, – говорю, – приду!»
Пошел я от чиновника опять к соседу, рассказал, как было дело, а сосед мне говорит: «Ну, если так, так меньше как за полсотни не отдавай». Пошел на следующий день в «Якорь», прошу полсотни, а чиновник все торгуется; однако догнал он цену до 25 рублей. Я не уступаю. Наконец, он говорит: «У меня при себе пятидесяти рублей нет, приходите завтра, я еще кой с кем посоветуюсь, может, и сговоримся». Когда же мы сегодня явились в «Якорь», то нас господин Урусов арестовали и привезли сюда.
Допросил я и чиновника, оказавшегося служащим в губернском казначействе. Он заявил, что интересуется старинными документами вообще, не прочь был приобрести и эту расписку, но цены ей не знает.
Записав адреса того и другого, я отпустил их с миром, но приказал моей агентуре подробно проверить все рассказанное Богдановым.
Были допрошены и его жена, и сосед, и даже лавочник на толкучке, где была приобретена божница. Все подтвердило точность показаний Богданова. Вместе с тем я отправил одного из чиновников в Сохранную казну, дабы справиться о ценности и значении документа александровских времен.
Как я был поражен, услышав через несколько часов по телефону от моего агента из банка:
– По проверке в архиве документ оказался записанным под таким-то номером, за истекшее столетие сумма, на нем обозначенная, считая со всеми сложными процентами, превратилась в 65 000 рублей, которые можно получить в любую минуту.
Направив дело, за отсутствием состава преступления, на прекращение, я вместе с тем запросил мнение прокурора Брюна де Сент-Ипполит о том, кому по смыслу закона должны принадлежать эти деньги.
Он мне тотчас же ответил, что деньги принадлежат собственнику сохранного свидетельства, каковым в данном случае является Богданов, как лицо законно приобретшее божницу.
Оформив все это дело, я вызвал последнего.
– Ну, и привалило же тебе, братец, счастье!
– А что такое, г. начальник?
– Да бумажка-то твоя оказалась кладом!
– Неужто, ваше высокородие?
– Вот тебе и неужто! А ты за полсотни хотел отдать.
– А много ли, дают-то за нее?
– Шестьдесят пять тысяч рублей.
– Шутить изволите, г. начальник?! – сказал Богданов, недоверчиво и грустно улыбнувшись.
– Ну, брат, мне шутить некогда. Говорю тебе – 65 000, и деньги можешь получить хоть сегодня.
– Господи! Да как же это так? Да с чего же это? Не может этого быть… Ваше высокородие! Жена, дети…
Тут на радостях Богданов залепетал какой-то бессвязный вздор, вспотел, засморкался, затоптался на месте. Наконец, несколько успокоившись, он воскликнул:
– Господи Ты Боже мой! Ведь счастие-то какое привалило!
Вот недаром люди говорят, что незаконнорожденным удача. Ведь я, ваше высокородие, и есть незаконнорожденный, ведь я из воспитательного дома! Уж вы позвольте мне тысчонкой отблагодарить господина Урусова.
– За что же ты будешь благодарить Урусова?
– Да как же?! Ведь он меня арестовал!… Если бы не он – так я бы бумагу продал за полсотни, а то, пожалуй, еще пятерку, другую скинул!
– Ну, это твое дело. Пиши прошение градоначальнику, и если он разрешит, то валяй!