Среди осколков

В центре сада находился пруд, а в нем плавал… самый настоящий кит! Только маленький, размером с дельфина. Этого кита по просьбе Варисцита вывели ученые Смарагдиуса. Он плескался в воде и заглатывал планктон, который ему привозили в больших ведрах. Время от времени кит начинал выпускать высокие струи воды, тогда небольшой водоем превращался в красивый фонтан.

От пруда в разные стороны расходились аккуратные дорожки, выложенные крупной морской галькой. По краям лежали морские раковины. Посетители постоянно брали их в руки, чтобы послушать шум моря, который, казалось, манил за собой.

Кустарники были пострижены в форме морских обитателей: дельфинов, черепах, морских котиков с длинными усами.

Цветы тоже продолжали водную тему. Здесь не было красных, желтых или розовых оттенков. В саду царили синий и голубой. Селекционеры Смарагдиуса специально вывели синие розы, голубые хризантемы, изумрудные лилии, бирюзовые гортензии, лиловые незабудки. Еще в саду росли колокольчики всех оттенков синего, от темно-фиолетового до нежно-голубого.

То там, то тут попадались небольшие пруды. В одном из них жила черепаха Этрустилла[6] которой было уже столько лет, что никто не помнил, сколько именно. Имя ей придумали, когда она была совсем крошкой и напоминала большую дождевую каплю. Со временем черепаха выросла настолько, что ей отвели отдельный уголок сада с собственным водоемом и песчаным пляжем, на котором она любила возлежать и, медленно поворачивая морщинистую шею, следить за происходящим вокруг. Этрустилла обожала детей и с удовольствием катала их. Правда, делала это так медленно и степенно, что дети предпочитали не ездить на ней, а кататься с ее блестящей спины, как с горки. С громким визгом они слетали в воду, поднимая тучи брызг.

Это был сад, где хотелось задержаться подольше. Сад, который завораживал с первого взгляда и навсегда оставался в сердце. Сафайрианцы часто назначали здесь встречи и свидания.

А дети покидали сад только с наступлением темноты, нехотя разбредаясь по домам-раковинам.

Эгирин с Сентарией, настоящие ценители растений, с головой ушли в рассматривание здешних необычных цветов. Луна с Аметрином просто шагали по дорожкам и крутили головами, рискуя свернуть себе шеи. Пиритти с Пироппо сразу пропали из вида. Их восхищенные «да иди ты» и «фу ты ну ты» доносились как будто сразу изо всех уголков сада. Фиччик с Чиру, ящерками братьев и Глаукуссой[7] – сине-белым моллюском Кианита – оседлали черепаху. Лисса с Серафимом сначала стеснялись, но вскоре поддались всеобщему веселью и с визгом скатились со спины Этрустиллы.

Но вот пришло время собираться домой. Друзья пришли к пруду за своими хранителями, и Этрустилла что-то прошептала на ухо склонившейся к ней Сентарии. Та растерянно оглянулась:

– Она говорит, наши хранители съели ее ужин.

Луна посмотрела на Фиччика. Тот сохранял невозмутимое выражение мордочки, но подозрительно шевелил ушами. И Луна сразу поняла, что он пытается что-то незаметно дожевать.

– Фиччик, – возмутилась она. – Как тебе не стыдно?

– А пофему мне дофно быть фтыдно? – пробормотал тот.

– Ты зачем съел ужин Этрустиллы?

– Кто? Я? – искренне удивился он.

– Ты, ты! И не смей отпираться. Я же вижу, ты дожевываешь чужую еду.

– Да чтобы я, Адуляриус Лунфичилиус Бесстрашный, единственный представитель рода Вульпиус зербариум линксум волантес, ел какую-то черепашью морковку?!

– А откуда ты знаешь, что в тарелке лежала именно морковка? – вкрадчиво спросила Луна.

– Я сказал «морковка»? – приподнял бровки Фиччик. – Ну или что там едят черепахи.

– Вообще-то обычно морские черепахи питаются водорослями, рыбой, рачками и моллюсками, – нравоучительно заметила Сентария. – Это Этрустилла столько лет живет с людьми, что пристрастилась к свежей морковке и салату.

– Ничего я не ел.

– А кто?

– Лунфич! – Фиччик хитро скосил глазки. – Это все он. Он захотел морковки, а я не смог ему отказать. Он такой большой, а я маленький. Куда мне с ним спорить!

Все рассмеялись, глядя на ужимки хранителя. Даже Этрустилла широко раскрыла пасть и вывалила язык, что, вероятно, означало улыбку. Потом они попросили проходившего мимо придворного принести черепахе новый ужин.

– Ну что же, пора возвращаться, – со вздохом сказал Кианит.

День уже клонился к вечеру, и на Драгомир опускались мягкие сумерки. Идя к воротам, друзья любовались садом и молчали. Говорить не хотелось, каждый погрузился в свои мысли. Эгирин вновь начал волноваться о том, какое решение примут правители. Аметрин вспомнил о проблемах с отцом и тоже загрустил.

Друзья попрощались с Кианитом и погрузились в лунфилет, где на месте пилота уже сидели Пиритти с Пироппо, а Нефелина улыбалась, глядя на их возню.

– Что такой невеселый, Эгирин? – спросила она, хитро прищурившись. – Ты должен прыгать до небес, а ты скис, как молоко на солнышке.

Юноша с надеждой взглянул на нее.

– Неужели… да?! – выдохнул он.

– Да, да, да, – звонко рассмеялась Нефелина.