Среди мифов и рифов

Наша задача вывести «Невель» в заданные координаты в заданное время на заданный курс. Это такие координаты, такое время и такой курс, при которых космический объект пройдёт через зенит. Тогда дольше всего возможно принимать его сигналы. Как только объект уйдёт из радиовидимости, надо развернуть «Невель» курсом на Москву, на Центр управления полётом.

Центр окажется на биссектрисе раструбов излучающих антенн. Мощный передатчик вышвырнет огромный радиоязык, язык облизнёт бок планеты и донесёт на кончике в Москву то, что несколько секунд назад сообщил объект, проносясь сквозь экваториальные созвездия над нашей головой. Вот и всё. К приёму и отдаче сигналов мы, моряки, никакого отношения не имеем. Чаще узнаём, с каким объектом работали, только из сообщения ТАСС на следующий день. Заповедь одна: не выходи на открытую палубу, когда молотит передатчик, то есть когда работают «рога».

Машина готова. Поехали. Чёрная вода заскрипела под днищем. Расступается. Едем по отражениям экваториальных звёзд. Тысячи лошадей тихо плывут перед форштевнем. Впряглись в невидимые постромки, задрали головы к небесам, фыркают. Я — кучер. Без вожжей. Рулевой автомат выводит «Невель» на курс. Репитер гирокомпаса урчит прерывисто. Чертим по чёрной воде пенный серп кильватерного следа — циркуляция.

У Кубы, Огненной Земли, Антарктиды, атоллов Тихого океана сейчас идут к точкам работы такие же кораблики. И там тикают метрономы. Выбраться в космос без нашего брата пока невозможно. Кто-то должен плыть по скользким, мокрым орбитам, поддерживать на космической лунную станцию. Её тоже зовут «корабль». Никто толком не знает корней этого слова. Предполагают, оно от древнеарабского «лошадь» или древнееврейского «верблюд». И когда мы ныне называем верблюда кораблём пустыни, то это масло масляное.

Выключаю красные огни судна, лишённого возможности управляться. Включаю топовые, отличительные и гакабортный. Орёт ревун. Что за чёрт? Неприятно, когда в ночной тишине по ушам бьёт вой. Какая-то путаница с гакабортным — не включается. Минуты три борюсь с сигнальной электротехникой. Побеждаю с трудом — вынув предохранитель. Плывём. Покачиваются созвездия. В пропасти ночного океана стреляют мгновенным светом тропические светлячки. Иногда полыхают и целые гребни волн.

Из фок-мачты вырывается клок синего газа — выхлоп дизель-генераторов вспомогательного машинного отделения. Отработанный газ встречным ветром заталкивает в рубку. Придумали удобный выхлоп. Чёрт бы побрал конструкторов. Душегубка. Даже подташнивать начинает. Закрываю окна.

На щите трансузла вспыхивает сигнальная лампочка линии экспедиции. Её остренький свет отвлекает. Отрываю листок немецкого календаря, слюню и заклеиваю лампочку. Славный немецкий мальчик всё спит и видит коралловые сны.

Удары метронома прерываются, голос из недр судна: «Готовность номер два!» Слышно, как откликаются посты экспедиции: «„Первый“ принял!..», «„Второй“ принял!..», «„Третий“ принял!..»

Зажигается сигнальная лампочка в хозяйстве радистов — почему-то включение их киловаттника находится в рулевой рубке. Закрываю лампочку государственным флагом. Что ещё загорится?

Вспыхивает проём двери — является сотрудник экспедиции. Материт трансляционную установку. Она типа «Берёзки» или «Осинки». Брюхо «Невеля» набито сложнейшей радиоэлектронной аппаратурой, а «Берёзка» барахлит. И экспедиция ведёт с ней упорную войну. Сотрудник сообщает, что объект сорвётся с земной орбиты на трассу к Луне в нашем районе Атлантики.

Я прихлёбываю горький чай и гляжу вперёд. Над горизонтом мутнеет полоса ночных тучек или облаков.

Звёзды прячут наготу. Тучки, облачка, рубашечки — обычные девичьи штучки. Похоже, мы не обнаружим объект визуально.

Одиночество кончилось, и пора вызывать капитана. Иду к телефону. Под ноги попадается живое, взвизгивает. В рубку пробрался Пижон. Не спится псу.

На румбе заданный академиками и небесами курс. Вокруг Вселенная — нетленная риза мира, престол Бога, суета сует и всяческая суета. Первый пояс — небесные ангелы, второй — архангелы, третий — начала, четвёртый — власти, пятый — силы, шестой — господства, седьмой — херувимы, серафимы и многочестия… Так заселяла Вселенную наша народная мудрость.

Для простых людей мир всегда был конечен. Это образованный Аристотель сказал, что небо безначально и бесконечно. Теперь опять у мира прощупывается начало и миру грозит логический конец. Бесконечность времени и пространства сводила нас с ума, мы не могли её представить, но мы с ней смирились и в результате к ней привыкли. И теперь ещё ужаснее представить начальность Вселенной.