Один за другим пришли и остальные пундиты, каждый в сопровождении одного или двух факиров. Все они были более или менее стары, одеты очень просто, видимо, презирали роскошь; и у всех на правом плече была «красная нить» — тоненький шелковый шнурок, знак браминской касты. Они уселись на черных стульях и образовали довольно величественную группу под председательством учителя Берара, пундита Кришны.
В этой группе, простота которой имела что-то царственно-внушительное, сразу бросалась в глаза одна особенность. Все эти люди имели между собой удивительное сходство, сходство, какое существует между членами одного семейства, и которое еще усиливалось при виде одинаковых манер, одних и тех же жестов, которые никогда не встречаются у других людей. Однако в самой их внешности не было ничего бросающегося в глаза. Напротив, казалось, что они все приняли какой-то сероватый оттенок пыли или паутины, стушевавший контуры и придававший этим старцам вид добровольно потускневших теней. Наружность не имеет никакого значения для этих людей, знаменитых по рождению и еще более знаменитых по своей учености, людей, которые могли бы, если б хотели, пользоваться какими угодно почестями, богатством и всякими удовольствиями.
Кто они? Откуда они являются? Как они живут? Имена их едва известны самому небольшому числу лиц. Каждый из них есть Саньяси (отказавшийся от всего), Яти (победивший себя), Паривраджака (ведущий блуждающую жизнь). Народ питает к ним самое глубокое уважение, смешанное со смутным и таинственным ужасом. Правительство их не признает, но боится и ненавидит. Победители всегда питали инстинктивную ненависть к мыслителям. Впрочем, эти ученые мужи, враги шума и роскоши, отличающиеся строгими нравами и широкой терпимостью, отделены целой пропастью от грубых, эгоистичных, пресыщенных и часто невежественных англичан. Тем не менее, правительство королевы не старается их уничтожить и строго следит за тем, чтоб их не оскорбляли. Оно инстинктивно чувствует, что они представляют собой силу, тем более ужасную, что она неопределенна и никому не известна, но что ее проявления могут быть при случае очень страшны.
Когда затрагивают верования пундитов, покушаются отнять их привилегии, когда в их лице нарушают человеческую свободу, тогда месть их не знает пределов. Они тогда отпускают своих факиров в самые центры цивилизации и заставляют их совершать самые ужасные преступления.
Так они отомстили за смерть своего брата Нариндры и за оскорбления, бессмысленно нанесенные его останкам.
Сидя на своих низких скамейках, неподвижные, сосредоточенные, всецело поглощенные уважением к своим учителям, факиры слушали, не понимая впрочем ни слова, разговор, который пундиты вели на священном языке. Те говорили долго, и их серьезные голоса передавали друг другу мотивы собрания, на которое они были созваны из самых отдаленных концов Индии. Речь их струилась, как ручеек, и на этих суровых масках нельзя было увидеть ни следа удивления или волнения. Это были действительно необыкновенные люди, победившие все страсти и сложившие их к ногам одной: жажды расширять свои знания.
После долгих совещаний Кришна повернулся к группе факиров и сказал:
— Берар, подойди сюда!
Начальник тугов без страха, но и без хвастливого, напускного презрения ко всему приблизился к этим старцам, которые из ученых вдруг превратились в судей.
Кришна начал своим медленным и серьезным голосом:
— Берар, мы поручили тебе отомстить за смерть Нариндры и за поругание над его останками. Как честный и верный слуга, ты исполнил это поручение с большой ловкостью, мужеством и искусством. Мы обязали тебя также выразить великодушному европейцу нашу благодарность за оказанную нам огромную услугу; то, что ты сделал в этом отношении, было достойно его и достойно нас. Все это было хорошо, Берар.
Факир почтительно поклонился, сто раз вознагражденный за свое усердие и жертвы этими немногими словами, на которые пундиты очень скупы. После довольно долгой паузы пундит продолжал:
— Но, исполняя наши приказания, ты не был слепым орудием мести или благодарности. Ты действовал помимо нас и, может быть, сам не сознавая этого, действовал даже против нас! Правда ли это, Берар?
— Правда, саиб…
— Спасая детей герцогини Ричмондской, хотя бы даже по просьбе нашего друга, капитана Пеннилеса, ты, может быть, разрушил план, задуманный нами, твоими господами, и этим доставил торжество нашему общему врагу, презренному англичанину. Ты нарушил клятву и умрешь!
— Я готов, саиб, — ответил факир просто и решительно.
— Принимая во внимание твое усердие, твое самоотвержение, многочисленные услуги, оказанные тобою твоим господам, ты умрешь самой благородной смертью, какой только может пожелать верующий. Это будет священное обезглавление.
— Благодарю, о лучший и самый уважаемый из властителей! — воскликнул факир, падая на колени.
— Пусть принесут кариват! — сказал холодно пундит.
Два факира тотчас же встали и вышли, чтоб поскорей исполнить приказание.