Сребропряхи

В лесу хорошо, дружище. Хоть в Тыстамаа, хоть в Сангасте, все равно где. Летняя ночь коротка. Через несколько часов начнет светать. Взойдет солнце, постепенно согреются стволы деревьев, прислонившись к ним спиной, ты долго следишь взглядом за стрекозой, которая прямо перед твоей мордой повисла в воздухе, словно ее подвесили на невидимой ниточке. И потом ты побредешь по росистой траве и будешь повторять: «Пожалуйста, папа, поставь пестрый парус…» У тебя еще уйма времени до утренних съемок, ты заберешься в свою вагонную берлогу, возьмешь микрофон и начнешь: «Уважаемая аудитория, дорогие слушатели, сегодня мы остановимся на ностальгии современных медведей…»

Мати не мог сдержать улыбку — так ясно представился ему медведь, вот этот самый испуганный топтыгин, погруженный в человеческие дела, лавирующий между ящиками с тротилом, сохраняющий обрывки биографии в алюминиевых коробках, делающий бутерброды с сыром. А по вечерам медведь гулял бы со своей медведицей — Марет… Ох, бедный ты бобыль, думал Мати, видать, ничегошеньки ты не знаешь о медвежьих девицах. Не знаешь и никогда уже не узнаешь. Хотя такая скромная, доверчивая и добросердечная медведица Марет тебе очень подошла бы.

И мысли Мати перенеслись к Марет. Прекрасно будет, если Марет в самом деле получит роль, замечательно, если этой девушке с не очень-то счастливой судьбой, самому близкому Мати человеку, наконец повезет. Марет со своей матерью живет в Копли, возле моря. У них там маленький чистенький домик. Мать Марет очень похожа на нее — так же моргает, когда не понимает чего-нибудь, у обеих одинаковые ямочки на локтях. Две женщины, скромные, как их улочка, собственно, даже не улочка, а просто ряд старых заводских казарм, которые называются «Третий город».

В комнате зингеровская швейная машинка, на буфете фотография отца, всюду салфеточки. Над кроватью матери табличка с изречениями из Библии. Марет смущенно призналась, что после смерти отца — он был столяром — мать обратилась к религии, стала верующей, кажется, методисткой. Но к Мати она относилась хорошо. Сперва, правда, немного побаивалась, считала слишком красивым мужчиной (а вот ты красивый медведь!), но, так как ответы Мати всегда были краткие, а взгляд самоуглубленный, ее боязнь вскоре исчезла. Такой маленький чистенький домашний очаг понравился Мати. Им с Марет именно такой и нужен. Поселятся они, скорее всего, в Копли, ведь мать уже намекнула Марет, что собирается перебраться в деревню, к сестре…

Собственное гнездышко — прекрасная вещь. Может, на чердаке удастся устроить мастерскую, поставить столярный верстак. Детишки, маленькие топтыжки, будут баловаться в стружках… Мати почему-то был уверен, что у них с Марет родятся сыновья, чудесные смуглые мальчишки — южная кровь обычно берет верх. А может, и у них будут такие слегка молоточковые пальцы, только сыновья будут здоровыми. В душе Мати надеялся, он, правда, считал это глупостью, но совсем отказаться от надежды не мог: когда дети начнут лепетать, тогда и он, Мати, тоже… В доме всегда вкусный запах кофе, Марет в чистом передничке… Это была прелестная, немножко мещанская воскресная картинка в скандинавском духе. Ну и пусть мещанская! Мещанство — далеко не самая скверная вещь на свете! И пусть капля крови неизвестного происхождения, его крови, найдет наконец себе место, бросит якорь, сольется с кровью земли эстонской, которая течет в жилах Марет.

И найдет место! И сольется! Вероника дура!

Мати закурил сигарету, огонек спички испугал медведя, он опять отпрянул в угол.

Что, дружище, ведь если бы я открыл дверь твоей клетки, ты, наверное, сбежал бы, скрылся в благоухающем ночном лесу? А помнишь ли ты лес? Вероятно, все-таки помнишь, ведь тебя привезли в зоопарк таким взрослым, что ты не смог привыкнуть. Потому-то тебя и отдали. Да, если бы ты был тигр или еще какой-нибудь экзотический фрукт, возможно, тебе простили бы капризы, а медведь что — рядовой зверь, медведей и пиротехников у нас хватает.

Транзистор заливал их нежными фортепьянными пассажами, альтовая флейта ворковала о чем-то далеком и прекрасном. Вещица была с восточным оттенком и немного ирреальная.

Медведь тихо поскуливал, глухие шлепки, падающие на пол, не вызывали сомнения в том, что происходит. Видно, завтра придется чистить клетку, подумал Мати, но это ничуть его не рассердило. Да и кто может рассердиться на такого косматого страстотерпца, пустившегося в свой крестный путь! Где-то на залитой солнцем полянке зачали тебя; в семени твоего отца таились тысячи вероятностей, и на твою долю достался действительно диковинный удел — заделаться медведем из вестерна…

Машина остановилась. По-видимому, старуха с узлом уже приехала.