Спрут

В этом неверном свете сад с его притаившимися повсюду тенями казался призрачным. Налетавший временами ветерок пошевеливал ветви грушевых деревьев, и тогда глянцевитая листва, трепеща, будто тихонько подмигивала. И когда фонтан, казавшийся издали серебряным щитом, тускнел, это значило, что по поверхности воды прошла рябь. В неясном голубоватом полумраке убитые гравием дорожки чуть намечались в траве, напоминая белые атласные ленты, разложенные по дну озера. Выстроившиеся вдоль восточной стены надгробья казались процессией монахов в серых сута нах.

Ванами пересек сад, задержавшись лишь на минуту, чтобы поцеловать землю на могиле Анжелы. Дойдя до грушевых деревьев, он растянулся под одним из них, подперев руками подбородок. Взгляд его скользил но долине, расстилавшейся у подножия холма, на котором стояло здание старой миссии.

И опять он ждал, что ему явится тень Снова вызывал ее из небытия. Снова, раздираемый сомнениями, мучимый безутешным горем, ждал от ночи ответа. Снова, будучи мистиком, старался проникнуть мыслью в мир потусторонний. Надежда - он сам не знал на что - пробудилась у него в душе. Что-то непременно должно проясниться в такую ночь. Материализация непременно должна произойти.

Закрыв глаза, до предела напрягши волю, дойдя до такой степени экзальтации, что все чувства его блаженно онемели, он стал звать Анжелу, и его беззвучный крик проник далеко в море слабого, эфемерного, не знающего приливов и отливов света, который затопил раскинувшуюся внизу долину. Затем, лежа ничком на земле, он застыл в неподвижности и стал ждать.

Уже прошел не один месяц с той ночи, когда Ванами впервые уловил отклик на свой призыв. Сначала потрясенный, испуганный, взволнованный до глубины души, он был сам не рад успеху и решил никогда больше не подвергать свой необъяснимый дар испытанию. И все же пошел в сад и на вторую ночь, и на третью. Мало-помалу это вошло у него в систему. Ночь за ночью являлся он сюда, неизменно ощущая на себе таинственное воздействие этого места, постепенно убеждаясь, что его зов и впрямь не остается без ответа.

С приходом весны он все больше укреплялся в своей вере. И когда она вступила в силу, когда ночи стали короче, вера эта превратилась в твердое убеждение. Вернется ли к нему его давно почившая любовь? Предстанет ли ему, выйдя из могилы, из мрака? Он не мог сказать, он мог лишь надеяться. Он знал только, что кто-то отвечает на его призыв, что его протянутых в темноте рук касаются чьи-то пальцы. Он терпеливо ждал. Весенние ночи становились теплее и светлее: звезды светили ярче. Прошел почти месяц с тех пор, как он впервые получил Ответ, но ничего нового не происходило. Иные ночи проходили совершенно впустую, в другие Ответ бывал, но с трудом различимый, почти ему недоступный.

Но вот что-то изменилось - едва заметно изменилось. Его ищущая мысль, кружившая над садом подобно потерявшей направление птице, натолкнулась на что-то - натолкнулась и задержалась, и на этот раз тень, казалось, придвинулась к нему. Сердце у него отчаянно билось, в висках стучало, в воображении он неотрывно следил за ее постепенным приближением.

Что двигалось к нему? Кто? Чьи шаги так невыносимо медленно, что казались уж совсем неуловимыми, приближались к месту, где ждал он? Он даже подумать не смел.

Его мысли перенеслись на много лет назад; к тому времени, когда еще не погибла столь трагически Анжела и не существовало тайны того другого. И тогда он ждал, как ждет сейчас. Только ждал не напрасно. И тогда,- как и сейчас,- он словно чувствовал ее приближение, чувствовал, как подходит она к месту их встречи. А что будет сейчас? Он не знал. Он мог лишь ждать. Ждать и надеяться. Ждать и верить. Ждать и быть готовым все стерпеть. Верить, что любимая не обманет его.

Между тем весна все больше вступала в свои права, и постепенно стало пробуждаться к жизни цветочнс хозяйство. Первыми на пятистах акрах земли зазеленели вьющиеся растения и кусты, зеленым морем разливаясь по всему отведенному им пространству. Затек в их густой зелени стали робко намечаться и другие - пока еще бледные - цвета. В лунные ночи Ванами видел, как раскрываются бутоны, видел их лепестки, бледно-розовые и бледно-голубые, нежно-сиреневые блекло-желтые, белые, чуть тронутые золотом - лунный свет смазывал, смягчал все краски.

Постепенно ночной воздух все больше насыщался цветочными запахами. Вначале легкие, ускользающие как нить осенней паутины, они крепчали, насташ лись по мере того, как расцветали все новые и новые бутоны. Тончайшая смесь всевозможных запахов с грядок цветочного хозяйства долетала до миссии и примешивалась к благоуханию монастырского сада, к благоуханию магнолий и плодовых деревьев в цвету.