Спрут

— Он решил расколоться,— раздался в трубке ответ адвоката.— Завтра к нему придет этот Каттани, который дал ему неделю на размышление.

— Сукин сын! — выругался он. Проинформировав своих компаньонов, он добавил, словно смирившись: — В этих условиях нам не остается ничего другого, как отказаться от дела. Слишком рискованно.

Глаза Юфтера сверкнули, как раскаленные угольки, из них, казалось, вот-вот посыплются искры. Он хватил кулаком по столу.

— Нет! — заорал турок.— Мы не можем послать все к чертовой матери из-за этого сумасшедшего!

Черты лисьей физиономии профессора Маттинеры еще более обострились. Он принадлежал к тому типу людей, которые всю жизнь выглядят робкими из-за того, что в детстве жили в вечном страхе перед чересчур строгим отцом. И выросли забитыми, ущербными даже физически: когда сидят, всегда держат коленки вместе, а руки сложенными на груди, словно сжавшись в ожидании нападения.

Такие люди опасны. Им в голову могут прийти жестокие мысли. Как та, что сейчас зародилась в мозгу у Маттинеры. Он подсказал:

— А может, не поздно поправить дело?..

Юфтер понял на лету.

— Да, конечно,— сказал он. Мысль ему понравилась.

— Почему бы и нет? — отозвался Алесси.

— Но я не могу один принимать решения,— предупредил Маттинера.— Не собираюсь отказываться, но я действую не от собственного имени, а представляю интересы других лиц. И должен проконсультироваться. Прошу меня извинить.

И, слегка сутулясь, исчез за дверью, тщательно прикрыв ее за собой. Позвонив по телефону, Маттинера вернулся.

— Все в порядке,— резюмировал он.

На следующий день Лаудео проснулся с ужасной головной болью. Он тщетно массировал себе виски, отказался от ежедневной утренней зарядки и дольше, чем обычно, постоял под душем. Никакого результата. Боль не проходила, стучала в мозгу, как удары молота.

Он услышал, как в двери повернули ключ. На пороге появился Антонио, тюремный охранник, каждое утро приносивший ему завтрак.

— Доктор, я принес вам чашечку крепкого кофе.

— Спасибо, Антонио. Это как раз то, что мне нужно.

— Там внизу,— сообщил охранник,— пришел тот человек, которого вы ожидаете, синьор Каттани.

Лаудео кивнул и сказал, что через несколько минут будет готов. Тюремщик почтительно поклонился, бесшумно прикрыл дверь и исчез.

Лаудео взял чашечку и осушил ее одним глотком. От кофе сразу полегчало. А через несколько секунд он начал корчиться от нестерпимого жжения в желудке. Весь побагровев, стал задыхаться, ему не хватало воздуха.

— Помогите! — закричал Лаудео.— Меня отравили!

Он упал на колени, потом повалился на пол. Его нашли скорчившимся, схватившимся руками за живот, коленями он упирался чуть ли не в подбородок. Он напоминал тела тех, кто погиб во сне под потоком лавы в Помпее.

Все утро в тюрьме царила суматоха. Консультации врачей, объяснения непрерывно звонящему из Рима начальству. Антонио, тюремный сторож, уже дал свои первые показания начальнику тюрьмы. Сейчас, сидя за рулем своего «фиата-127», направляясь домой на обед, он дрожал при мысли о предстоящем во второй половине дня допросе у судебного следователя.

Он уже выбрался за город и ехал по ведущей в гору узкой дороге. Незадолго до поворота в зеркале заднего вида вырос догонявший его грузовик. Все произошло в считанные секунды. Грузовик на полном ходу врезался сзади в машину и сбросил ее с дороги — несколько раз перевернувшись, она покатилась под откос.

Остов машины застрял колесами вверх, наскочив на дерево. Чуть выше, на склоне, распростерлось тело тюремщика с размозженной головой. Тонкие ручейки крови окрасили траву вокруг в красный цвет.

СТРАХОВКА

Селение находилось рядом с Бергамо и прекрасно могло считаться окраинным кварталом этого города. Там, где дома уже кончались и начинались поля, рядом с запрудой ручейка, среди зарослей кустарника, стоял маленький облупленный домишко, напоминавший скорее барак,— это было жилище тюремного сторожа Антонио Вивиани.

Когда Каттани приехал к его вдове, она уже успела облачиться в траур. Это была маленькая, расплывшаяся женщина неопределенного возраста, безропотно погруженная в свое горе. Как только Коррадо показал ей удостоверение, она, отбросив недоверие, провела комиссара в нищую комнатку, служившую и гостиной и столовой.

— Я осталась одна с двумя детьми,— причитала женщина.— Без единого гроша...

— Да как же так? — притворился удивленным Каттани.— Я знал вашего мужа. Он был разумным человеком. Наверняка он оставил сбережения.

— Какое там! На его жалованье мы еле сводили концы с концами. На сберегательной книжке самое большее триста тысяч лир. Я теперь нищая.

— И все же Антонио мне говорил, что последнее время у него были сверхурочные и он мог позаботиться о семье...

Каттани продвигался на ощупь, пытаясь уловить в словах вдовы хоть какой-то намек, способный навести на след.

Наконец его попытки увенчались успехом: женщина упомянула о страховом полисе.

— А на какой случай эта страховка? — спросил Коррадо.