Спрут

Энникстер вернулся в столовую и сел на стул, с которого только что поднялся.

— Черт с ней, с собакой! — пробормотал он в сердцах, сам не понимая причины своего раздражения.

Когда наконец Энникстер перестал думать о Хилме Три, оказалось, что он сидит, уставившись на термометр, висевший на противоположной стене; термометр напомнил ему, что он давно собирался купить хороший барометр — инструмент, на который можно было бы положиться. А барометр навел его на мысль о погоде, о возможности дождя. В этом случае предстояла уйма хлопот: и семена подготовить надо, и плуги с сеялками привести в порядок. Вот уже два дня он носа из дому не высовывал. Пора энергично браться за дела. Он тут же решил положить день на осмотр ранчо с тем, чтобы вернуться домой к ужину. А в Лос-Муэртос ехать незачем, можно пренебречь приглашением Магнуса Деррика. Хотя, конечно, может, и стоило бы проехаться и посмотреть, в чем там дело.

— Если надумаю, — решил он про себя, — то поеду верхом — на чалой кобыле.

Это была полудикая лошаденка, еще толком не объезженная; под седлом она шарахалась и брыкалась, пока арапник и шпоры не приводили ее в чувство. Но Энникстер вспомнил, что семейство Три живет рядом с сыроварней в домике, выходящем окнами на конюшню, так что, может, Хилма увидит, как он лихо вскакивает в седло, и подивится его храбрости.

Он хмыкнул и подумал: «Интересно, как с ней справился бы этот дурак Дилани? Тоже мне объездчик!» Но когда Энникстер сошел с крыльца, то с удивлением увидел, что все небо затянуло серой мглой; солнце скрылось, потянуло прохладой; флюгер на сарае — великолепный золотой рысак с пышными, развевающимися гривой и хвостом — вертелся под порывами юго-западного ветра. Очевидно, долгожданный дождь был не за горами.

Энникстер прошел в конюшню, подумывая о том, что можно будет подъехать на чалой кобыле к Хилминому дому и сказать ей, чтоб к ужину его не ждали. Совещание на Лос-Муэртос будет отличным предлогом, и он тут же решил к Деррикам ехать.

Проходя мимо домика, где жили Три, он с удовольствием отметил, что Хилма чем-то занята в парадной комнате. Если чалая будет артачиться во дворе перед конюшней, Хилма просто не сможет не увидеть, как он ее укротит. Конюх занимался в дальнем углу конюшни смазкой колес у дрожек, и Энникстер приказал ему седлать чалую.

— Боюсь, что нет ее здесь, сударь, — сказал конюх, окинув взглядом стойла. — Да, теперь припоминаю: Дилани взял ее сразу после обеда. У него лошадь захромала, а ему нужно было ехать к Эстакаде чинить изгородь. В общем, уехал он и пока что не вернулся.

— Ага, значит, Дилани ее взял?

— Да, сударь. Она дала ему тут жару, но он все-таки ее обломал. Что касается лошадей, то, пожалуй, Дилани любому ковбою нос утрет.

— Вот как! А я и не знал, — сказал Энникстер. Затем после паузы: — Раз так, Билли, седлай любую. Хочу сегодня в Лос-Муэртос съездить.

— А дождя не боитесь, мистер Энникстер? — сказал Билли. — Похоже, что к вечеру пойдет.

— Я захвачу непромокаемый плащ, — сказал Энникстер. — Лошадь подай к крыльцу, как оседлаешь.

В самом дурном расположении духа вернулся Энникстер за плащом, не позволив себе даже взглянуть в сторону сыроварни и домика, где жила Хилма. Когда он подошел к веранде, до него донесся из дому телефонный звонок. То звонил из Лос-Муэртос Пресли, узнавший от Хэррена, что Энникстер, возможно, будет у них к обеду. Если так, не будет ли он столь любезен прихватить с собой его — Пресли — велосипед? Накануне он оставил его во дворе в Кьен-Сабе и на обратном пути забыл забрать.

— Да как сказать, — возразил Энникстер голосом, в котором сквозило раздражение, — я-то собирался ехать верхом.

— Ну, тогда не надо, — сказал Пресли беспечно. — Сам же я и виноват, не надо было забывать. Не утруждай себя. Как-нибудь загляну на днях и заберу.

Энникстер со злостью шваркнул трубку и, громко топая, выскочил из комнаты, захлопнув за собой дверь. Плащ он нашел на вешалке в коридоре и таким резким движением напялил его, что он затрещал по всем швам. Все, казалось, было против него. И нужно же было этому раззяве, этому сумасшедшему поэту Пресли забыть свой велосипед. Ну и пусть сам приходит за ним. Во всяком случае, он, Энникстер, поедет верхом на какой угодно лошади. Выйдя на крыльцо, он увидел велосипед, прислоненный к изгороди, где его забыл Пресли. Если оставить велосипед здесь, он вымокнет под дождем. Энникстер выругался. С каждой минутой его раздражение нарастало. Но он все-таки отправился на конюшню, толкая перед собой велосипед, и, отменив свой первоначальный приказ, велел конюху закладывать коляску. Он собственноручно затолкал велосипед под сиденье, кинул на него пару мешков и сверху еще прикрыл непромокаемым брезентом.

Пока он этим занимался, у конюха, заводившего лошадь в оглобли, вдруг вырвалось восклицание, и он, остановившись, поднял руку и стал прислушиваться.