Справедливость для всех, т.I "Восемь самураев"

Посланник стиснул зубы, сжимая шкатулку так, что тихонько затрещали досочки. Его спутники загомонили, сдвигаясь еще плотнее. Дворяне, оказавшиеся близ депутации, поспешили деликатно, не теряя чувство достоинства, отстраниться как можно дальше. Посланники Восходного севера оказались в пустоте.

— Деяния наместника «Огненной Реки» исчерпали меру допустимого и переполнили чашу моего терпения, — с величественным достоинством сообщил император. — Право семьи Чайитэ на корону должно быть тщательно изучено и подвергнуто ревизии. А поскольку многия вины очевидны, король Восходного Севера будет…

Император выдержал долгую паузу. Оттовио хорошо помнил уроки маркизы — если внимание приковано к тебе, не торопи слова. Пусть ждут, ловят каждый звук, покидающий уста повелителя. И наконец, завершение фразы упало, как тяжелейший камень, выпущенный из баллисты:

— Отрешен.

Вартенслебены переглянулись, и на лицах отца с дочерью энтузиазма не наблюдалось. Не так они планировали этот день, и не такие слова должен был произнести Оттовио. Нет, общий ход верный, однако… слишком резко и быстро. Все должно было происходить аккуратнее, осторожнее. Сегодня лишь заявление о намерении провести ревизию, отправить судейскую комиссию, а также мастеров, задача которых — изучить порченые деньги, определить их источник, найти потаенные монетные дворы, балансиры и молоты. Затем следующий шаг — и далее по строгому плану, заставляя короля в конце концов нарушить шаткое равновесие, проявить открытое и преступное неповиновение. Император должен был выступить как сторона вынужденная, честнейший ревнитель устоев. Но теперь… Мальчишка все-таки не сдержался и возомнил себя эпическим героем, а герои, как известно, интригами брезгуют.

Черт возьми, какой план сдох, мрачно подумал герцог. Интересно, поймет ли этот недоросль, что у его самолюбования есть вполне определенная цена — потеря форы в несколько месяцев подготовки? Конечно поймет, парень весьма неглуп. И наверняка даже искренне огорчится. Но все уже сделано. Теперь придется импровизировать. Слава Богу, хотя бы успели протащить утверждение Флессы капталем герцогства.

Граф нашел таки мужество расправить плечи, на которые легло представительство семьи королей. Шагнул вперед и провозгласил:

— Не вами дана корона, не вам и забирать! По правилам Диабала военного губернатора нельзя отрешить от власти! Его можно лишь отстранить до суда, справедливого и честного!

Легкий шум возмущения и негодования пронесся над собранием. Но легкий, даже легонький. Граф действительно вел себя на грани допустимого, и все же говорил по сути верно. После Бедствия короли постарались закрепить власть и предельно затруднить императорам возможность каких-либо ограничений. Во многом удачно. Так что хотя формально «конге» по-прежнему считались назначаемыми губернаторами, фактически власть их давно стала безусловно наследуемой. Поэтому, выразив символическое осуждение оратору, аристократы вновь дружно глянули на императора.

Придется импровизировать, подумал князь Гайот. Не вовремя… Слишком уж поспешно и сплеча рубит молодой господин мира. Хотя и со всей решимостью, не отнять. Этого, пожалуй, не хватало бедняге Хайберту, прозванному Несчастливым. Тот был умен и мыслил шире любого в Империи, однако всегда старался отложить решительные действия до последнего, чтобы не сковывать себя прежде времени. Дооткладывался, что тут сказать. А этот, видимо, медлительность от предшественника не перенял. Да, мальчик вырос, и к чему это приведет…

— Я приверженец уставов благородной старины, сиречь Партидов, — сообщил Оттовио. — Грамоты с указанием дигестов, а также капитуляриев императоров Старой Империи, будут вручены вам и разосланы ко всем королевским дворам. Да не скажет никто, что я несправедлив, пренебрегаю своим долгом и вершу правосудие скрытно, неправедно!

Посланники, возмущаясь, пытались возражать и протестовать, однако правитель махнул рукой, приказав:

— Удалите их.

— Преклоним же колени пред Богом данным императором! — призвал полемарх, о котором, надо сказать, уже подзабыли. Хор церковных певчих, невидимых на балконе за спинами толпы, запел ангельскими голосами «Славься, Отец и Создатель!»

Все благородное собрание преклонило колени, опустив очи долу, словно единая сущность о сотнях глаз и ног. Когда гимн завершился, и люди встали, гробовая тишина сгустилась в зале, даже звуки дыхания вязли в ажурных воротниках и ворохах кружев. И лишь в задних рядах, где ютились благородные, однако нищие дворяне, состоятельнейшие купцы, представители наиболее уважаемых и привилегированных цехов — молодой и неопытный секретарь не успел вовремя придержать язык. Юноша закончил фразу, которую едва ли не шептал на ухо господину, и последние тихие слова канули в тишину, словно камень в омут. Отозвались глухим эхом и разошлись по залу.

«Это война…»