Справедливость для всех, т.I "Восемь самураев"

Елена опустила голову, пробормотала «надо посмотреть, как там другие…». Гамилла резко повернулась к спутнице, решительно взяла руку Хель в свои. Первым и естественным порывом Елены было освободиться, но женщина невероятным усилием сдержалась, замерла.

— Ты никого не заставляла.

Елена посмотрела на Гамиллу и вдруг поняла, что никогда не всматривалась как следует в лицо спутницы, хотя женщины провели бок о бок много месяцев. Это казалось… нескромным, что ли… А с учетом спесивости людей чести вполне могло быть воспринято как вызов. Конечно «госпожа» — не распальцованный индюк в шелках, но все-таки дворянка, и Елена в общении уже привычно делала поправку на этот нюанс. Но какого цвета глаза у арбалетчицы? Или, например, ее татуировка на лице. Елена привыкла думать, что это некий абстрактный орнамент, а ведь если присмотреться, бледно-синие чернила изображают что-то змееподобное.

Лекарка прерывисто вздохнула, не зная, что можно сказать и стоит ли вообще говорить. Гамилла едва заметно улыбнулась и добавила:

— Мы все сделали этот выбор сами. Потому хватит себя грызть и корить. Господь отмерит нам лишь то, что сочтет нужным.

Елена попробовала улыбнуться в ответ, получилось кривенько, кивнула и так же молча спрыгнула с помоста. На душе стало немного легче. Увы, лишь «немного», поскольку лекарка в Пантократора не очень верила. Да и насчет «сами выбрали» тоже сомнительно — достаточно вспомнить выразительную мину бретера, когда он осознал, что сын вслед за фамильяром готов поучаствовать в поножовщине за безвестную деревню.

И все-таки беспросветный сумрак в голове отчасти развеялся, уступил немного места благотворным соображениям в стиле «а вдруг все закончится благополучно?»

После женщину закрутил водоворот обычных неприятностей и забот. Она решала, советовала, уговаривала и даже угрожала, стараясь, по местному выражению, зашить прореху в молочной пенке. Что-то удалось, например, организовать более-менее подходящий госпиталь с постоянным дежурством костоправа. Что-то не вышло, скажем, пришлось окончательно закопать идею централизованного обучения пехотного резерва на случай прорыва злодеев за частокол.

Общаясь с межевым, пытаясь в очередной раз пробить идею выжженной земли за оградой, Елена встретила Гаваля. Менестрель, временно мобилизованный в качестве писаря-счетовода, буквально крался по улице, озираясь и в целом имея вид мелкого воришки, которого вот-вот прихватят на горячем. Судя по всему, юноша вознамерился последовать путем Шапюйи-младшего и дезертировать. Первым желанием Елены было воспрепятствовать и устыдить. Но через пару шагов она передумала, трезво задавшись вопросом: а чего ради? Как ни крути, молодой певец, на дуде игрец для войны никак не годился и батальных приключений не искал. Добровольцем не заявлялся и по большому счету обязательств перед Армией не имел. Клятву Артиго принес, но лекарка с трудом воспринимала серьезно те слова, пустые обещания под моросящим дождем. Поэтому… пусть идет. Невелика потеря, честно говоря.

Межевой снова перечислил стандартный набор объяснений, отчего никак не можно спалить без малого три десятка построек, и сколько человек с большой вероятностью помрет, ежели так поступить. Логика, в общем то, была вполне понятной и по-своему здравой: меньше деревенских производств — больше «пищевая» нагрузка при тех же сборах зерна — большему числу селян придется уходить на отхожие промыслы по весне. Учитывая окружающую обстановку, то есть общее падение хозяйства и разгул всевозможного бандитизма, до четверти (самое меньшее) отходников просто не вернется, еще четверть ничего не заработает. И все это напрямую конвертируется в смертность. А бандиты то ли придут, то ли нет…

Елена устала это слушать и поняла, что такую стену ей не пробить, поэтому в конце концов пожала плечами, отправилась общаться с новоприбывшей дружиной и сомнительным бароном-алкоголиком.

Общий подсчет вооруженной силы на страже Чернухи можно было представить вкратце следующим образом:

Арнцен-младший — храбр и готов к подвигам, однако храбрость эта проистекает больше от юношеского безрассудства и малоопытности. Боевой навык сомнителен, конь плох, доспех, вспоминая обороты покойного Деда, относится больше к порнографии. Тем не менее, мальчишка все же всадник и худо-бедно умеет драться. Кроме того настроен показать удаль «пред градом и миром».

Дядька — нормальный, крепкий «середнячок», примерно соответствует сержанту, только без коня. Ветеран многочисленных усобиц, который хорошо знает, какого цвета кровь и потроха.