Способный ученик

Это же так просто. Мужской член никогда не доставит столько боли, сколько мужская рука с кнутом и плеткой. "Ну, разве больно?" — спрашивал первый хозяин, засаживая мне, пока я хрипел и дергался в путах. "А вот это больно!" — и плетка обжигала мне спину, так что я даже переставал ощущать, куда меня трахают. Но сопротивляться не переставал. Меня били, морили голодом, грозили отдать на забаву солдатам, но все напрасно. Я больше не хотел принимать мужчину по доброй воле. А связанные шлюхи были клиентам не по душе. Вино и дурман-трава помогали делу, но лишь до тех пор, пока я не сунул пальцы в рот, не выблевал отраву на узорчатый ковер и не вцепился клиенту в горло. Хозяин был плохим наставником — или это я был плохим учеником?

— Я же говорил, что ты сам попросишь.

Я отвязываю мальчика от стены, и он бросается на колени, утыкаясь лбом в пол. Из ссадин на его спине выступает кровь, но совсем немного. Особо упрямых я секу до крови, но стараюсь обходиться без крайностей. Служанки потом вымоют пол и постирают ковер, но кровь, на мой взгляд, не добавляет привлекательности моей работе. Я предпочитаю, чтобы текли слезы, пот и сперма.

Мальчишка невнятно что-то лепечет. Поднимаю ему подбородок рукояткой плети и передразниваю:

— "Трахните меня"? "Засуньте в меня свою штуку"? Ты должен говорить красиво. "Подарите мне наслаждение, господин". "Познайте меня". "Позвольте мне удовлетворить вас". Иди на ложе и покажи, как ты меня хочешь.

Он ложится на живот, выставляя исполосованную задницу, и послушно раздвигает ноги, хотя полчаса назад на этом же ложе извивался и проклинал меня. Умный мальчик. Понял, что насилия все равно не избежать, а вот лишней боли избежать можно. В награду я мажу маслом его дырочку, и он даже не кричит, когда я вхожу, только ахает тихонько. Я трахаю его сильно, но не грубо, и повинуясь моим рукам не бедрах, он подмахивает со сдавленным стоном. Кончив, я говорю:

— Ты даже сможешь получить удовольствие, если твой господин захочет. Но раб не вправе ждать удовольствия. Он должен с благодарностью принимать даже боль.

— Спасибо, господин. Чем я еще могу услужить вам?

Голос у него усталый и тихий, в нем дрожат слезы, и при желании я мог бы придраться, но не буду. Он еще научится благодарить искренне и радоваться тому, что господин наконец кончил.

— Налей вина, — приказываю я.

Он встает, пошатнувшись, расставляя ноги пошире, потому что между ними больно и мокро. Сейчас сперма сочится у него из задницы, и это унизительно, будто ты обделался. Он не знает, что бывает намного хуже. После пары десятков солдат из меня два дня текло дерьмо пополам с кровью. Хозяин хотел, чтоб я сдох. Но я был живучий, и ему пришлось продать меня на плантации. Ох, мальчик, радуйся, что тебя готовят для ложа, не для плантаций.

Не поднимая глаз, он приносит чашу с вином, встает на колени, протягивает мне. Руки у него дрожат, и вино плещется в чаше. Я подношу чашу к его губам, и он пьет покорно. Он заслужил маленькое поощрение. Пара глотков вина, и станет теплее, приятнее, и боль поутихнет.

— Покажи, как ты удовлетворяешь себя.

Он вдруг краснеет. Так же, как многие. После того, как их оттрахали во все дыры, они еще могут краснеть! Он отводит глаза и медленно, нерешительно кладет ладонь на свой член. Всхлипывает.

— Простите, господин, — шепчет еле слышно. — Я не смогу… когда смотрят…

Я бью его по щеке, так что у него лязгают зубы.

— Никогда не отказывай своему господину. Ласкай себя, пока не кончишь. Я приказываю.

Стоя на коленях, он тискает свой член, низко опустив голову. Пара слезинок падает на ковер. Или это пот?

— Расставь колени пошире. Еще. Другой рукой потереби сосок. Ну? Где твоя готовность услужить господину? Почему у тебя не стоит?

— Пожалуйста, господин… дайте мне немного времени… пожалуйста…

Я переворачиваю песочные часы и ставлю на столик.

— Я хочу, чтобы ты кончил прежде, чем песок пересыплется. Или будешь строго наказан.

Он, чуть не плача, работает рукой, подается бедрами вперед, поджимая ягодицы. Кажется, даже закрывает глаза, пытаясь представить что-нибудь возбуждающее. Кусает губы. Дышит тяжело, сбивчиво. В юном возрасте есть свои преимущества — у него все-таки встает. Он сжимает член в кулаке и дрочит, задыхаясь. Может быть, даже забывает на мгновение, что с ним и где он, когда с тихим вскриком извергается на пол. Но я киваю на часы, и в глаза его плещется страх: песок давно пересыпался.

— Принеси плетку, — говорю я, и он поднимается с колен и бредет за плеткой, которой я совсем недавно разукрасил его спину и задницу.

Потом я приказываю ему встать на колени, опираясь грудью о топчан. Он повинуется молча, без колебаний, хотя весь дрожит в ожидании новой боли. Сдавленно вскрикивает под ударами, зажимая себе рот ладонью. Но когда я отсчитываю десятый удар и опускаю плетку, он находит в себе силы дрожащим голосом сказать:

— Спасибо, господин. Вы так добры ко мне.