Спор об унтере Грише

Но здесь у него застряли слова в горле от любезно-иронической улыбки Шиффенцана, и он мысленно, но с решимостью в сердце закончил свою речь: «Итак, вы заведомо ведете дело к гибели, и вина падет на вас». При этом он, забыв окружающее, устремил взгляд на запад, словно говорил перед толпою немцев, перед необозримыми полчищами молодых людей, которые, подняв головы, внимали мудрым и взволнованным увещаниям. Погрузившись в глубокую задумчивость, он замолк, держа большую сигару в слегка дрожащей руке.

Шиффенцан, которому удалось вместе со своими единомышленниками предотвратить мир, предложенный папой римским, любезно поблагодарил. У него, Шиффенцана, совсем другие сведения об Америке. К нему поступают цифры, материалы от лучших специалистов. Господин ван Рийльте, по-видимому, крайне невысоко ценит боеспособность немецких солдат. Воспитать их в этом духе — была задача нелегкая, но последние полвека немецкая армия стоит на недосягаемой высоте. Само собою разумеется, он с особенной благодарностью улавливает в его словах благожелательные, дружелюбные намерения, и если его голландский друг в самом деле желает оказать важнейшую услугу народу, ведущему такую трудную борьбу, то пусть рассеет те предрассудки, которые стоят на пути присоединения Бельгии к Германии. Сама Бельгия, в первую очередь, только выиграла бы от этого: вступить самостоятельным государством в состав Германской империи подобно Баварии или Саксонии, стать частью самой великой европейской державы — да, это послужит Бельгии только на пользу…

У ван Рийльте опустились руки.

— А свобода? — спросил он. — Свобода нации?

Шиффенцан засмеялся. Маленьким людям и свободы полагаются маленькие. В составе германского государства Бельгия будет пользоваться большей свободой, чем перед войной. Чем сильнее армия, тем больше и свободы.

— Вполне логично, — согласился голландец и обещал приложить все старания. Но про себя он думал совсем иное.

Его руки спокойно лежали на коленях под столом, но мысленно он сделал безнадежный жест, как бы говоря: придется в целях самосохранения немедленно и незаметно сбыть с рук все немецкие ценности, которыми он обладал: валюту, государственные займы, акции и облигации крупных предприятий Шиллеса, долговые обязательства немецких купцов. Ведь если судно обречено на гибель, глупа та крыса, которая не покидает его; а если она потонет — туда ей и дорога! — сурово говорил он себе, накладывая сахар в кофе, и старался стряхнуть с себя чувство печали. Поговорка, выражающая одобрение крысам, наверно, придумана страховыми обществами или приверженными к виски капитанами. Ведь крыса добровольно ступила на судно, полагая, что судно будет делать то, что ему, в нормальных условиях, свойственно делать, то есть плавать; следовательно, крыса поступает правильно перед господом богом и всем светом, если покидает судно, не желая платиться своей шкурой за тупость капитана… Затем он громко и любезно извинился за свое не совсем приличное для гостя вмешательство в чисто внутренние немецкие дела.

— Но, — прибавил он со слабым намеком на улыбку, — не считайте меня гостем, а лишь неприятным и нежеланным родственником, который прибыл с добрыми намерениями, чтобы, скажем, предостеречь зятя от невыгодного делового знакомства.

— Зять — это превосходно! Так и будем считать, — засмеялся Шиффенцан, и все сели за стол…

В городе Брест-Литовске, по ту сторону железной дороги и большого собора с голубыми башенками, царила мертвая призрачная тишина, особенно вокруг крепости, внутри которой тянулись обширные барачные постройки, казематы и несколько зданий, дававших приют оперативному отделу и его редким гостям.

Город при взятии весь выгорел, обезлюдел, напоминая пристанище привидений. С улицы серые ряды домов казались неповрежденными, но за всеми фасадами зияла пустота. Большие, прорезанные дорогами пустыри, сплошь усеянные симметричными холмиками с торчащими из них печными трубами, свидетельствовали о том, что прежде здесь были ряды деревянных домов. Теперь и эти остатки заносило снегом. Большие, беззвучно падавшие хлопья, время от времени подгоняемые ветром, с самой полуночи ложились на землю сплошной белой пеленой.

Когда около полудня за ван Рийльте приехал лейтенант на маленьких санках, небо, все в желтоватых тучах, снова предвещало неисчерпаемые массы рыхлого, как вата, снега. Рийльте много раз останавливался и вместе с молодым лейтенантом, которому он тотчас же предложил чудесную сигару, пообещав снабдить еще кое-чем при разборке вещей, входил в подъезды зданий, в ворота, в двери каменных домов, где по-домашнему, в близком соседстве, расположились гарнизон царской крепости и еще более знаменитая еврейская община.

— По-литовски Брест, или, как говорили евреи, «Бриск», — местопребывание брискского раввина, — подумал старик (он был коллекционером древнееврейских рукописей и надеялся получить здесь кое-какую добычу)…