Спойлер: умрут все

— Мой верх, твой низ, — произносит маска. — Как на нарах.

Голос прокуренный, старческий, будто его обладателю не сорок, а раза в два больше. Поговаривали, в самом начале стези домушника Потеху поймал на неудачном скоке хозяин хаты, который влил ему в глотку растворитель засоров. Видно, острый на язык Потеха посулил хозяину что-то особо заковыристое. Излёт девяностых, времена суровые… Тиша, впрочем, сомневается, что с тех пор они сильно смягчились.

— Без суеты, но не копайся, — наставляет Потеха, поправляя лямку рюкзачка. Лежащий в нём воровской инструмент отзывается глухим «клац». — Часа три у нас есть. До рассвета гагара не нарисуется. Цыган, если что, цинканёт. Мобилку секи.

Гагара — хозяйка дома. Белла Зервас — не хухры-мухры имечко. Вдова судьи и владелица магазина игрушек, мимо витрины которого Тиша не раз проходил. За стеклом высились баррикады коробок с конструкторами, манили модельки машинок, маршировали солдатики — в детском доме Тише о таких оставалось лишь мечтать, и лет десять назад он бы полжизни за них отдал. Ну и куклы, щекастые набивные карапузы. Они сидели на полках чинно, как в костёле, и даже сквозь стекло лучились теплом, уютом, мягкостью. Их хотелось обнять. Злате они бы наверняка понравились. Хотя, спохватывается Тиша, Злате сейчас должно быть тринадцать — время кукол для неё прошло.

Они пасли хату две недели и вчера им наконец улыбнулась удача. Зервас увезли на «скорой». А если ты не возвращаешься из больницы к ночи, рассудил Потеха, тебя продержат там минимум до утра. Самая пора идти на делюгу.

Тишины две делюги обернулись попадаловом. На первой его сняли прямо из форточки. За вторую прилетел год воспитательной колонии. Тиша надеялся, что с третьей ему фартанёт. Ведь теперь верхушника взял под крыло Потеха, а урка знает ремесло, как свои мальцы.

— С Господцем, — каркает Потеха, натягивая шапочку на самые брови и ныряя в темноту. Оставшись один, Тиша порывисто, с дрожью, вздыхает. Руки в перчатках вспотели, и не только из-за июльской жары. Он вдыхает глубже, словно приноравливаясь к атмосфере чужой планеты, и чует запах сушёных трав — точно рассыпали чай с чабрецом, — а ещё чего-то едкого, химического. Безотчётно думает о растворителе, которым однажды попотчевали Потеху, и против воли озирается. Луч фонаря высвечивает висюльки над порогом. Тиша не знает, как называются такие штуки. Амулеты, талисманы? Эта выглядит как треугольник с усеянным дырочками диском внутри — чисто глаз, наблюдающий и запоминающий. Наводчик уверял, что камер в доме нет, но Тиша не в силах избавиться от мысли о датчиках, которые в эту самую минуту беззвучно шлют сигналы на пункт охраны. Он чувствует взгляды на себе — кожей, между лопатками.

«Не ссы», — вспоминается напутствие старшака.

Ради Златы, в который раз повторяет Тиша про себя. Хата ясно, что богатая. Бабла хватит и на детектива, и на первое время. Найти Злату и рвануть в Сочи, а там выучиться на барбера или устроиться в порт. Рабочие руки везде нужны — прокормимся.

Думая так, он двигает наобум по чернильным внутренностям чужого жилища.

Своего у него с восьми лет не было.

Наитие приводит его в кухню. Таких кухонь Тише видеть ещё не доводилось — сплошь хром и белизна. Луч фонарика в восторженном изумлении скачет по углам. Тиша недоверчиво оглядывается в поисках датчика движений, а то и крохотной камеры, притаившейся под потолком, будто паук, но всё чисто. Это только больше его настораживает. Кажется ненормальным. Цивильный дом — а без охраны. Тишу одолевает сильное, до зуда, желание зажечь свет. Нельзя — одно из правил Потехи. Другое правило: шерстить без жалости.

Тиша подступает к высоченной, точно вытесанной изо льда, глыбине холодильника. Магнитики, облепившие дверцу переливчатой драконьей чешуёй, зачаровывают. Кажется, здесь собраны все города мира. Среди заморских столиц затесался фотомагнит с обнимающейся парой: представительный мужчина сдержанно улыбается, а смуглая красотка, лет на десять младше, трясёт каштановыми кудрями и хохочет во все свои тридцать два белоснежных. Хозяйка? Насколько Тиша знал, ей сейчас сильно за пятьдесят. Выходит, когда сделали снимок, Тиши и в планах не было. От этой мысли становится неловко.

Он тянет за ручку холодильника, и словно распахивается волшебный грот. Сколько продуктов! Сыры, нарезки, молоко, фрукты! Глаза разбегаются. Жаль, с собой не прихватишь. Только лавэ и цацки — таково третье правило Потехи. У Тиши, который с утра не ел, бурчит в животе.

Откуда-то из глубины дома брякает, гулко стучит. Тиша вздрагивает, потом вспоминает про своего наставника. Домушник «шерстит без жалости»: переворачивает всё вверх дном в поисках нычек. Пора и Тише подключаться.

Он извлекает из кармана спортивок выкидуху и вспарывает пакет с зеленью. Не находит ничего, кроме рукколы. Следом настаёт черёд коробки с пельменями. Картон лопается, пельмени брызжут на кафельный пол. Робость, с которой Тиша уничтожает чужое добро, затихает с каждой выпотрошенной упаковкой, вскрытой банкой, опрокинутой миской.