Список запретных дел

О черт — он следует протоколу, называя меня по имени, которое я придумала для общения с внешним миром.

—  Прости… я хотел сказать Сара. Впустишь меня?

—  Ты принес новое письмо?

—  Мне нужно поговорить с тобой кое о чем более важном, Каро… Сара. Слышал, что доктор Симмонс уже говорила с тобой. Она сказала, я могу зайти.

—  Не хочу об этом разговаривать. Я не готова.

После небольшой паузы я сдалась — это было неизбежно. Один за другим открыла три засова и обычный замок, медленно отворила дверь. Он стоял на пороге, держа перед собой значок. Он прекрасно знал меня и был уверен: я захочу убедиться, что он по-прежнему имеет все полномочия. Я даже улыбнулась. Затем скрестила руки на груди, принимая защитную позу, и отступила на шаг. Улыбка исчезла.

—  Почему именно я?

Я повернулась, и он проследовал за мной внутрь. Мы сели друг напротив друга, но я не предложила никаких напитков: а то он еще расслабится и решит задержаться.

—  Безукоризненная чистота. — Мой гость осмотрелся и расплылся. — Сара, ты не меняешься.

Затем он достал блокнот с ручкой и аккуратно положил на журнальный столик, под идеальным углом в девяносто градусов.

—  Как и ты, — ответила я, наблюдая за его четкими действиями.

Наперекор себе я снова улыбнулась.

—  Сама знаешь, почему это должна сделать именно ты, — снова завел он неприятный разговор. — И прекрасно знаешь, почему сейчас. Момент настал.

—  Когда?

—  Через четыре месяца. Я приехал заранее, чтобы тебя предупредить. Мы можем подготовиться вместе. Проработаем каждый шаг. Ты будешь не одна.

—  А Кристин? Трейси?

—  Кристин не хочет общаться с агентством. Как и с социальным работником. Она решила обрубить все связи с нами. Вышла замуж за банкира, который не знает ни прошлого, ни даже настоящего имени своей жены. У нее квартира на Парк-авеню и две дочери. Одна из них пошла в этом году в епископальную школу. Кристин на такое не решится.

Я имела весьма смутное представление о жизни Кристин, но меня поражало, с какой легкостью она отгородилась от всего былого, удалила прошлое, словно опухоль, которой наш горький опыт собственно и являлся.

Впрочем, логика ее поведения оказалось вполне ожидаемой, ведь именно Кристин предложила сменить имена, чтобы пресса наконец оставила нас в покое. Она ушла из полицейского участка, ясно видя свою цель, так, словно не голодала последние два года и не рыдала, съежившись в углу, последние три. И даже не оглянулась, не попрощалась со мной или другой уцелевшей девушкой, не забилась в истерике, как Трейси, не понурила голову, признавая поражение, будто не было долгих лет унижения и боли. Она просто ушла.

После до нас доходили лишь некоторые факты из ее жизни — от социального работника, с которым мы регулярно встречались и который каждый год пытался свести нас вместе. По его сомнительной теории, это помогло бы нам оправиться. Кристин сообщила, что она уже оправилась, спасибо вам огромное. Отличный способ избавиться от всех нас.

—  Тогда Трейси.

—  Трейси приедет. Но ты должна понимать, одной ей не справиться.

—  Почему? Она уравновешенна, умна, красноречива. Да еще и деловая женщина. Неужели этого недостаточно?

—  Не сомневаюсь, — усмехнулся он, — что она активный член общества. Вот только Трейси не овощами торгует, а возглавляет радикально настроенную феминистскую организацию. Поскольку журнал, который она издает, освещает в том числе тему насилия над женщинами, то, возможно, у Трейси свои интересы. И да, — после короткой паузы добавил агент Маккорди, — она довольно красноречива. После стольких лет учебы в аспирантуре это неудивительно. Но скорее всего, при нынешнем раскладе она пойдет в наступление. Вряд ли Трейси вызовет у комиссии по условно-досрочному освобождению сочувствие, на которое мы рассчитываем. Я уже не говорю про ее бритый череп и сорок одну татуировку.

—  Что…

—  Она сама так сказала, я не считал. — Пауза. — Карол…

—  Сара!

—  Сара, когда ты в последний раз выходила из квартиры?

—  В смысле?

Я отвернулась. Взглянула на свое тихое убежище, утопающее в белизне, — созданный мною уголок рая.

—  Здесь так красиво. Зачем выходить?

—  Ты знаешь, о чем я. Когда ты последний раз была на улице? Хоть где-нибудь. Доходила до соседнего квартала. Дышала свежим воздухом. Занималась спортом.

—  Я открываю окна. Время от времени. И упражняюсь. Ты же знаешь. Здесь.

Я обвела комнату взглядом. Несмотря на чудесный весенний день, окна были заперты.

—  Доктор Симмонс в курсе?

—  Да. Она не хочет давить на меня, как она выразилась. Или что-то в этом духе. Не беспокойся, доктор Симмонс обо всем знает. У нее есть мой номер телефона. Точнее, номера. Обсессивно-компульсивное состояние, агорафобия [1], гаптофобия [2], посттравматическое эмоциональное расстройство… Мы по-прежнему видимся трижды в неделю. Да, встречаемся в моей квартире, и не надо на меня так смотреть. Ты же знаешь, я добропорядочный гражданин со стабильной работой и замечательным домом. У меня правда все нормально. Могло быть и хуже.

С минуту Джим сочувственно смотрел на меня. Я отвела взгляд, впервые за долгое время испытав легкое чувство стыда.