Список запретных дел

—  Что ж, дай мне знать. — Адель вытащила из кошелька визитку и что-то написала с обратной стороны. — Теперь у тебя есть все мои номера. Можешь слать сообщения. Дай знать, если у тебя появится время. Я переназначу свои встречи. Как долго ты пробудешь в городе?

—  Пока не знаю. Я хочу поговорить еще с кем-нибудь, кто знал Джека. Мне сказали, что здесь он дружил еще с одним профессором. Кажется, его фамилия Штиллер?

Адель еле заметно вздрогнула при упоминании этого имени, но затем вновь взяла себя в руки:

—  Да, разумеется, профессор Штиллер. Он здесь.

—  Тоже на кафедре психологии?

—  Вообще-то, его кабинет по соседству с моим, — не слишком довольным голосом ответила Адель.

—  Не дружите?

—  Скорее соперничаем, — усмехнулась она. — Давным-давно мы были друзьями, но сейчас наши исследования похожи, а вот выводы разные. Университету это даже нравится, ведь на конференциях мы просто звезды. Нас любят сталкивать лбами. В этом вся суть университетской среды. В любом случае, если ты решишь пообщаться с ним, я не расскажу про нашу беседу.

—  Спасибо. Не хочу больше мешать другим в библиотеке и отвлекать тебя от работы, — сказала я, крутя визитку в руках. — Я действительно подумаю.

Адель улыбнулась и протянула руку, будто мы заключали некое соглашение. Я несколько секунд смотрела на ее ладонь, зависшую в воздухе, и искала какой-либо повод увильнуть.

—  Постой, я же не оставила никаких контактов.

Я потянулась к сумке и достала клочок бумаги. Написав номер своего мобильника, я передала листок Адель, старательно избегая прикосновения ее пальцев.

Покидая читальный зал, я обернулась. Адель сидела неподвижно и смотрела мне вслед, наблюдая за каждым шагом своим проницательным взглядом. На ее лице застыла все та же маска невозмутимости.

Глава 19

Пересекая студенческий городок и проходя сквозь массивные двери здания кафедры психологии в стиле эпохи классицизма, я вспомнила свои университетские дни, после того как сбежала из плена и начала все заново, на этот раз в Нью-Йорке и в одиночку.

Сейчас, думая о том времени, я поняла, что на протяжении всей учебы не слишком смотрела по сторонам. Три года я провела в созданном мною мирке, готовясь к получению степени в рекордные сроки, беря дополнительные уроки по вечерам и во время летних каникул.

В тот второй раз меня уже не привлекала студенческая жизнь. Не хотелось ходить на вечеринки, засиживаться в библиотеках и уж вовсе не хотелось, чтобы остальные знали, кто я такая. Я не разговаривала с одногруппниками, не посещала столовую, ни разу не присутствовала на студенческих мероприятиях. Колледж был достаточно большим, чтобы там затеряться. Я так и делала.

Именно в университете я стала использовать новое имя, к которому до тех пор не могла привыкнуть и всегда медлила, прежде чем расписаться, восстанавливая в памяти новую подпись. Все время забывала поднять голову, когда профессора называли меня. Уверена, что они считали меня тугодумкой, разумеется, пока я не сдала тесты. Вот тогда мои истинные способности стали очевидны.

Я специализировалась в области математики, ища утешения и стабильности в науке, которая предлагала точные ответы. Мне нравились аккуратные ряды циферок. Порой решение задачи могло занимать шесть или семь страниц, исписанных моим косым почерком — цифра за цифрой, символ за символом, синусы за косинусами.

В своей комнате я всегда держала тетради рядом с кроватью, чтобы можно было дотянуться до них рукой. Если ночью мучила бессонница, я доставала одну и медленно водила взглядом по этой величественной упорядоченности, с восхищением подмечая, как задачи каждый раз завершались ответом.

Полностью сосредоточившись на статистике, я по-своему хранила верность Дженнифер. За год я получила степень магистра. Преподаватели уговаривали меня получить степень доктора философских наук, но к этому времени мне надоело сидеть в аудиториях вместе с другими студентами. Количество людей, с которыми приходилось сталкиваться каждый день, давило на мою психику. Разнообразные страхи угнетали все сильнее. Я ощущала приступы клаустрофобии даже в огромном лекционном зале. С поразительной четкостью я различала малейший звук, будь то кашель, шепот или стук упавшего на пол карандаша, и он эхом отдавался в моей голове. При этом я каждый раз вздрагивала.

После занятий вокруг оказывалось слишком много людей, которые беспорядочно и бессмысленно сталкивались друг с другом. Как правило, я сидела не шелохнувшись, пока последний студент не покидал аудиторию и я не получала возможность пройти по коридору, избежав чужих прикосновений.

Вернувшись к реальности, я взглянула на длинный коридор кафедры психологии. Бесчисленные студенты стояли группами или парами, кое-где блуждали одиночки. Выглядели все невероятно беззаботными и полными жизни. Кто-то болтал, другие же погрузились в собственные мысли. Может, они думали о курсовой работе или о вчерашнем свидании. За завесой внешнего благополучия было не разглядеть внутренних трагедий. Я знала, что, согласно статистике, без них никогда не обходится, но со стороны они не видны.