Список войны

Через несколько минут немец засипел дыряво — выдохся, бежать ему было тяжело, вес он имел небеговой, к нагрузкам таким не привык. А Мустафа всё тыкал и тыкал его костяшками кулака в затылок.

Впрочем, и сам Мустафа не выдержал напряжённого бега, лёгкие у него так же, как и у немца, дыряво засипели, перед глазами начали плавать дымные розовые круги. Но тем не менее он в очередной раз выплюнул из себя вместе с тягучей сладкой слюной:

— Шнель!

Он бежал ещё минут двадцать и толкал перед собой автоматом хрипящего пленника, остановился посреди мрачного, захламленного сухостоем леса, пахнувшего кислыми муравьиными кучами, окостеневшей трухой, выжаренным мхом, ещё чем-то, едва уловимым, согнулся калачом, выкашлял из себя тягучую сладкую слюну.

Пленник не выдержал — подкачали ослабшие дрожащие ноги, накренился и повалился на землю. Лицо у него было свекольно-красным, глаза выпучены, будто у рыбы, вытащенной на берег, из уголков открытого рта длинными липкими нитями тянулись слюни.

— Ну, герр фриц, уморил ты меня, — загнанно простонал Мустафа, подёргал головой.

Немец в ответ пусто пошамкал ртом словно у него не было языка, перекусил слюну и ничего не сказал Мустафе — ему досталось больше, чем человеку, взявшему его в плен. Он попробовал подняться с земли, но не смог.

Мустафа пришёл в себя быстро, выровнял дыхание и настороженно закрутил головой — показалось, что слышит собачий лай. Стиснул зубы, задерживая в себе хрип. Немец следил за Мустафой выпученными глазами. Он всё понял, и на лице его нарисовались надежда.

— Накося тебе! — Мустафа ткнул ему под нос фигу. — Думаешь спастись? Не удастся! — Он хлопнул рукой по стволу автомата. — Сплошную дырку из тебя сделаю. Понял?

Пленник это понял, багровые щёки у него разочарованно обвяли. Мустафа вновь послушал пространство. Тихо было. Противно звенели комары, в стороне, в ветках деревьев, слабенько попискивал запутавшийся ветерок, да озабоченно потенькивали синицы. Больше ничего не было слышно.

С хрипом втянув воздух сквозь зубы в себя, Мустафа поболтал им во рту, будто водой, выдохнул и скомандовал пленному:

— Подъём, фриц! Шнель!

Немец отрицательно помотал головой. Мустафа дёрнул ртом: уж что-что, а он заставит фрица встать и идти, напрасно тот кочевряжится, — ухватил пленника за шиворот, резко потянул вверх, потом оттянул ногу и пнул ею немца под зад. Удар был сильным, в ответ пленник жалобно вскрикнул, вновь опустился на землю.

— Подъём, падла! — прохрипел Мустафа. — Кому сказали! — Выразительно повертел перед его лицом носком сапога.

В ответ немец промычал что-то невнятно, начал неуклюже, кособоко подниматься с земли.

— Шнель! — подогнал его Мустафа.

Пленник, всхлипывая, кряхтя напряжённо, встал на колени, брюки у него с треском лопнули по шву, он испуганно ухватился одной рукой за зад.

— Ты это… ты смотри не обосрись тут у меня, понял? Не то мы линию фронта перейти не сможем, ты всё демаскируешь своим запахом. Не думал, фриц, что ты таким вонючкой окажешься! — Мустафа привычно хлопнул рукой по стволу автомата и выкрикнул словно выплюнул:

— Пошли! Шнель!

Немец, продолжая держаться одной ракой за зад, посверкивая белой полоской кальсон, заковылял по лесу к гряде молодого ельника, взявшего верх над сухостоем. Мустафа, послушав напоследок, не прозвучит ли где собачий лай, успокоенно двинулся следом — лай не звучал.

Через два часа они были уже далеко. В лесной низине, окаймлённой плотными чёрными кустами, Мустафа запалил небольшой костерок, вспорол банку тушёнки, выразительно понюхал её — пахла банка вкусно, — придвинул тушёнку пленнику:

— Хавай давай! Ешь!

Тот, оголодав в дороге, залез в банку пальцами и, подцепив кусок мяса, незамедлительно отправил его в рот.

Себе Мустафа также открыл банку тушёнки, воткнул в мякоть финку, хотел было подцепить кусок мяса, но остановил себя, с сожалением заглянул в нутро «сидора» — там оставалась ещё одна банка, последняя. В конце концов махнул рукой:

— Ладно. Живы будем — не помрём. — Перевёл взгляд на немца, подогнал его: — Ешь!

Фронт находился уже недалеко — доносились глухие удары, смятые расстоянием — это били мелкие полевые орудия, удары перемежались сухими строчками, будто швейная машинка проходилась своей острой иглой по воздуху, работали пулемёты, иногда прорезалась строчка погуще, посерьёзнее — это басил тяжёлый пулемёт-станкач, в глубине неба возникали и гасли неяркие отсветы — следы ракет.

Фронт предстояло перейти сегодня. Этой же ночью.