Похвала старшине понравилась, он даже попунцовел — командир нечасто произносил такие слова. Охворостов оценил их.
— Завтра утром мы уходим, — произнёс старший лейтенант с сожалением в голосе. — Весь полк. Мы — первыми.
Полуторка подкатила к бывшей клуне, когда было ещё темно, хотя звёзды на небе уже потускнели, свет их сделался слабеньким, скудным, на востоке, около горизонта, вспушилась, зашевелилась, будто живая, серо-лиловая полоса, а на недалёкой ветле завозились, оживая после тревожного сна, деревенские воробьи — существа горластые и бесцеремонные.
Водитель подрулил к клуне, сделал громкую перегазовку и заглушил мотор.
— Подъём, славяне! — скомандовал старшина, привыкший реагировать на всякий, даже малый звук, на все пуки и шорохи, — он проснулся первым.
Ах, как сладок бывает сон в эту пору! Как ни хотелось поспать разведчикам — молодым усталым ребятам, в том числе и Горшкову, но через полторы минуты уже все находились на ногах.
Огрызки плащ-палаток, натянутые на стойки, были влажными — недавно, буквально полчаса назад, выпала густая роса, похожая на дождь.
— Чайку бы, товарищ старший лейтенант, — начал было канючить Арсюха Коновалов, но Горшков обрезал его, скомандовал властно:
— В кузов полуторки — бе-егом!
Арсюха подхватил одной рукой «сидор», другой кота, оказавшегося около его ног и, подпрыгнув, перевалился через борт машины. Кота усадил на штурманское место — на крышу кабины. Место было опасное — Пердунка могло срезать ветром. Следом в кузов запрыгнул Мустафа, потом с грохотом, с шумом, с сопением — остальные разведчики.
— Тише, мужики, — хриплым шёпотом попросил Горшков, — не то немцы подумают, что происходит передислокация крупного воинского соединения, и совершат авиационный налёт.
Разведчики не выдержали, захихикали дружно.
— Вы хотя бы деревню не будите, — попросил подопечных Горшков, заглянул в кузов, увидел кота, хотел было сказать, чтобы того ссадили с кабины, но не сказал и нырнул в кабину. — Вперёд! Заре навстречу!
Шофёр удивлённо воззарился на него: чего это командир разведки заговорил стихами и надавил ногой на круглый сосок стартера. Мотор похрюкал немного и через несколько мгновений завёлся. Шофёр — знакомый сельский парень с унылым лицом, не торопясь включил первую скорость, и полуторка, подвывая мотором, побежала по длинной сельской улице, выхватывая фарами из начавшей редеть тьмы бока домов, заборы, плетни.
Путь на фронт всегда бывает коротким, как птичий скок, гораздо дольше и длиннее — путь с фронта, когда солдата переправляют в тыл с раной, когда бойца мучает боль, в коротком забытьи он видит себя, натыкающимся на обжигающую свинцовую струю, и задыхается от жаркого пламени, упавшего на него, — нет в этом пламени жизни, только смерть.
Через два часа разведчики уже рыли себе в развороченном лесном распадке землянку. Силёнок для такой работы было недостаточно, слишком мал был списочный состав, как принято говорить в таких случаях — на одну землянку пришлось бы потратить не менее двух суток, поэтому командир полка подкинул Горшкову отделение сапёров в помощь — целых восемь человек.
С сапёрами работу завершили быстро, старший лейтенант из своего НЗ выдал им премиальные — бутылку водки, опечатанную жирным красным сургучом, и довольные сапёры отбыли.
Землянка получилась славная — на крутом склоне холма, среди поваленных изрубленных в щепки деревьев, с узкой лесенкой в четыре ступеньки и накатом в три бревна, один слой на другой, если на землянку шлёпнется мина, то ничего с такой крышей не сделает, снимет пару брёвен с верхнего наката и всё.
Группе Горшкова требовалось срочное пополнение — не менее двенадцати, а то и пятнадцати человек… Пополнения не было — застряло где-то. Те люди, что приходили из госпиталей, из учебных полков, просеивались и растекались по пехотным частям — грамотным артиллеристам, издавна считавшимся аристократией армии, они не годились: мозгов было маловато. Ну а уж разведчикам они не годились тем более. Разведчики были аристократами аристократии, высшим слоем; какой-нибудь паренёк в обмотках, обучивший в запасном полку обращению с деревянной винтовкой, привыкший ковыряться пальцем в носу и выбивать из себя сопли, затыкая одну ноздрю водочной пробкой, никак не мог стать аристократом… Сколько ни учи его этому тонкому делу.
Старший лейтенант пошёл к майору Семёновскому. Тот во время отдыха в деревне разъелся, как кот, даже у Пердунка не было такого широкого лукавого взгляда. Увидев командира разведчиков, майор недобро сощурился словно кто-то собирался покушаться на его сметану и выкатился из кресла. «Где-то и кресло спёр, сукин сын», — машинально отметил старший лейтенант.
— Нет у меня народу, Горшков, для тебя, — резким, повышенным тоном проговорил Семёновский, по-утиному раздвинул руки и откинул их назад, — нету… Понял? Ищи себе пополнение сам. К миномётчикам сходи, к пехотинцам, посмотри, что у них…
— Да кто же отдаст толковых людей, товарищ майор? А те, кого они захотят отдать, мне не нужны.