Список убийств

— Им лично? Их странам, семьям? Да ничего. Кроме разве что распределения денежного потока. Но суть не в нем, во всяком случае, применительно к терроризму. У террористов — неважно, «Фатх» ли это, «Черный сентябрь» или какое-нибудь новое религиозное течение — во главу угла ставятся прежде всего ярость и ненависть. А уже затем их оправдание. У ИРА это патриотизм, у «Красных бригад» — политика, у воинствующих салафитов — набожность. Якобы набожность.

На небольшой спиртовке ученый богослов готовил им обоим чай.

— Но ведь они утверждают, что всецело следуют священным заповедям Корана. Повинуются пророку Мухаммеду. Служат Аллаху.

Старик ученый под бурление чайничка улыбнулся. Упоминание эпитета «священный» перед словом «Коран» ласкало слух, пусть и было произнесено не больше чем из вежливости.

— Молодой человек, я из так называемых «хафизов» — тех, кто помнит наизусть все шесть тысяч двести тридцать шесть сур нашей священной книги. В отличие от вашей Библии, к которой приложили руку сотни авторов, наш Коран был написан — точнее, надиктован — всего одним, пусть и пророком. Но и там бытуют фрагменты, словно противоречащие один другому. Этим пользуются поборники джихада. Они вытягивают из контекста одну-две фразы, искажают их смысл, а затем делают вид, что те являют собой божественное оправдание. Но это не так. Во всей нашей священной книге нет ни одного места, утверждающего, что мы должны убивать женщин и детей ради того, чтобы потешить этим того, кому имя Аллах Всемилостивый и Сострадательный. Но этим занимаются все экстремисты, включая и христиан с иудеями. У вас, кстати, скоро чай остынет. А его надо пить горячим, таким, чтоб едва терпела глотка.

— Но, профессор, эти противоречия… Неужели их нельзя как-то собрать, классифицировать, рационально объяснить?

Профессор своими руками подлил американцу чаю. Можно было позвать слуг, но приятно было поухаживать за гостем самому. Да и чай сам заваривал.

— Это делается постоянно. Вот уже тысячу триста лет ученые богословы изучают и составляют толкования к этой одной-единственной книге. В совокупности своей эти комментарии именуются хадисами. Всего их около сотни тысяч.

— И вы их тоже все знаете?

— Не все. На это бы ушло с десяток жизней. Но многие. А два я написал собственноручно.

— Один из тех подрывников, Омар Абдул-Рахман, его еще называют «слепым шейхом», был… то есть есть… тоже в какой-то степени богослов.

— Да, заблудший. Но в этом нет ничего нового: это присуще всем религиям.

— Прошу извинить, но вынужден повторить вопрос. Почему они ненавидят?

— Потому что вы — не они. Они преисполнены яростью к тем, кто чем-то от них отличается. К иудеям, христианам, всем тем, кого мы называем словом «кафиры» — неверные, не подлежащие обращению в истинную веру. К их числу принадлежат и те, кто в понимании джихадистов недостаточно горит пылом праведной мусульманской веры. Скажем, в Алжире непримиримые в своей «святой войне» с алжирцами истребляют целые деревни ни в чем не повинных крестьян-феллахов вместе с женами и детьми. И все по одной причине. Помните это всегда. Вначале идут ярость и ненависть. Затем — оправдание зверствам под видом напускного благочестия и набожности. Все это обман. Мнимость.

— Желаю вам помнить то же, профессор.

— Они не вызывают у меня ничего, кроме презрения и отвращения, — со вздохом ответил старик. — Потому что, обряжаясь в одежды дорогого моему сердцу ислама, они кажут миру гнусную, искаженную злобой и ненавистью личину. Но что поделать. Коммунизм мертв; Запад изнежен, эгоистичен и одержим своей погоней за наживой и удовольствиями. А значит, их новому зову внимут еще многие.

Кит Карсон украдкой взглянул на часы: профессору скоро опускаться на молитвенный коврик. Пора откланиваться. Он встал. Старик богослов, заметив пунктуальность гостя, улыбнулся и, поднявшись, пошел проводить его до двери. Тот уже вышел наружу, когда Халид Абдульазиз со спины окликнул:

— Лейтенант. У меня есть опасение, что дорогой мой ислам вступает в долгую, темную ночь. Вы молоды и, возможно, увидите ее конец. Мне же остается возносить молитвы, что я эту скорбную пору, иншалла,[4] уже не застану.

Спустя три года старый богослов мирно скончался у себя в постели. А уже вскоре взрыв мощной самодельной бомбы в многоэтажке, где компактно проживали находящиеся в Саудовской Аравии американцы, положил начало поре массовых убийств. Тем временем из Судана в Афганистан возвратился некто Усама бен Ладен, где его с почестями встречал новый режим «Талибан», захлестнувший страну. А беспечный Запад все так и жил, наслаждаясь годами обманчивого благополучия.

День нынешний