Список Шиндлера

– Нашим бедам приходит конец, – сказал он. – Мир снова стал здоров. И Германия может объединиться с Западом и выступить против русских.

Надежды Гарде носили более скромный характер. В худшем случае, предполагал он, гетто обретет тот же вид, который оно имело при старом императоре Франце-Иосифе.

Пока они пили под звуки торжественной музыки, им становилось все более и более ясно, что в эту ночь Европа узнает о той смерти, которая была так важна для ее существования. Они снова становятся гражданами континента; они ныне не заключенный и герр директор. По радио то и дело повторялось, что фюрер вот-вот обратится к народу с посланием, каждый раз Оскар разражался недоверчивым смехом.

Когда наступила полночь, они уже не обращали никакого внимания на эти обещания. С каждым вдохом им становилось легче набирать в грудь воздух в том Кракове, которым он стал после фюрера. К утру, как они предположили, все будут танцевать на каждом углу и никого за это не покарают. Вермахт арестует Франка в Вавельском замке и окружит комплекс зданий СС на Поморской.

Незадолго до часа ночи Гитлер выступил из своей ставки в Растенберге. Оскар был настолько убежден, что уж этого-то голоса ему никогда больше не придется слышать, что в течение нескольких секунд он не мог опознать его, несмотря на знакомые интонации. Он был убежден, что это речь очередного партийного оратора. Но с первых же слов Гарде узнал, чей это голос.

Мои немецкие товарищи! начал Гитлер. Если я обращаюсь сегодня к вам, то первым делом лишь потому, что вы должны услышать мой голос и убедиться, что я здоров и не ранен и, во-вторых, потому, что вы должны узнать о преступлении, не имеющем себе равных в истории Германии.

Речь кончилась через четыре минуты упоминанием о заговорщиках.

И пришло время предъявить им счет как это привыкли делать мы, национал-социалисты.

Адам Гарде так и не поддался на фантазии, которые Оскар лелеял весь вечер. Ибо Гитлер был не только человек; он был олицетворением системы. Если бы даже он погиб, не было никакой гарантии, что система изменит свой характер. Кроме того, такое создание, как Гитлер, не могло просто за один вечер исчезнуть без следа.

Но в течение этих нескольких часов Оскар отчаянно верил в его смерть, и когда выяснилось, что она была лишь иллюзией, молодому Гарде пришлось взять на себя обязанность утешать его, ибо Оскар впал в неизбывную печаль.

– Все наши надежды оказались тщетными, – сказал он. Налив по очередному стакану коньяка для них обоих, он оттолкнул бутылку и открыл портсигар. – Бери бутылку, сигареты и отправляйся спать, – сказал он. – Придется подождать еще немного, прежде чем придет наша свобода.

Под воздействием коньяка, обрушившихся на них известий, которые так резко сменили свой характер в течение часа, Гарде не обратил внимания, насколько странными были слова Оскара, сказавшего о «нашей свободе», словно они оба в равной степени нуждались в ней, оба были заключенными, которым оставалось лишь пассивно дожидаться, пока их освободят. Но, вернувшись к себе на койку, Гарде не мог не подумать, до чего удивительно, что герр директор позволил себе говорить таким образом и что он так быстро перешел от полета фантазии к подавленности. Ведь обычно он так прагматичен.

* * *

На Поморской и в лагерях вокруг Кракова стали распространяться слухи, что в конце лета заключенных ждут неминуемые изменения. Эти слухи волновали и Оскара в Заблоче и в Плачуве. Амон получил неофициальное заверение, что лагерь будет расформирован.

И на деле та встреча, посвященная вопросам безопасности, не имела отношения к спасению Плачува от партизан и касалась грядущего закрытия лагеря. Амон из Плачува позвонил Мадритчу, Оскару и Бошу и пригласил на встречу, чтобы придать ей такую защитную окраску. Теперь ему было ясно, что надо ехать в Краков и связываться с Вильгельмом Коппе, новым главой полиции СС в генерал-губернаторстве. При встрече Амон изображая на лице ложную озабоченность, сидел в дальнем торце стола и хрустел суставами пальцев, якобы переживая из-за грядущей судьбы осажденного Плачува. Он выложил Коппе ту же историю, которую рассказал Оскару и остальным – что подпольная организация проникла в лагерь, что сионисты из-за ограды установили связь с радикальными элементами Армии Людовой и еврейской боевой организации. И обергруппенфюрер должен понять, что такого рода связь трудно перехватить – послания с воли поступают в буханках хлеба. Но при первых же признаках активного неповиновения он – Амон Гет – как комендант должен иметь право применить соответствующие ответные действия. И вопрос, который Амон собирается задать, заключается в том, что если он откроет огонь первым и оформит в бумагах для Ораниенбурга свои действия задним числом, поддержит ли его уважаемый обергруппенфюрер?