Список Шиндлера

В нагрудном кармане у Пфефферберга был документ, подписанный руководством немецкого госпиталя в Пшемысле, в котором говорилось, что ему разрешается передвижение по городу в составе экипажа скорой помощи, для оказания содействие раненым из обеих армий. С формальной точки зрения, бумага вызывала доверие, на ней были все полагающиеся подписи и печати. Вынув ее из кармана, он подошел к охраннику и протянул ему документ.

- По-немецки читаешь? - спросил Пфефферберг.

Конечно, он знал, кого можно подначивать. Ты должен быть молод и уметь убеждать, используя всю свою напористость, которая при этом не должна иметь оскорбительного характера. Вообще, ты должен проявить себя типичным поляком, с той примесью аристократизма, которая была свойственна членам польского офицерского корпуса, даже тем его редким членам, которые были евреями.

Охранник моргнул.

- Конечно, читаю, - сказал он. Но, взяв документ в руки, он держал его перед собой, подобно человеку, не знающему грамоты - как кусок хлеба. Пфефферберг объяснил по-немецки, что документ дает ему право свободного выхода и устройства в гостинице. Охранник видел только обилие официальных печатей. Настоящий документ. Мотнув головой, он показал на дверь.

Этим утром Пфефферберг оказался единственным пассажиром в трамвае первого маршрута. Еще не было шести часов. Кондуктор, не обратив на него особого внимания, взял плату за проезд, потому что в городе еще было полно польских солдат, ускользнувших от вермахта. Офицерам необходимо было пройти регистрацию, вот и все.

Трамвай обогнул район Барбакан и через проезд в древней крепостной стене двинулся вниз по Флорянской до церкви Святой Марии, через центральную площадь, от которой было пять минут до улицы Гродской. Недалеко от дома 48, квартиры его родителей, он, вспомнив мальчишеские упражнения, спрыгнул с трамвая до того, как сработал воздушный тормоз и с разбегу подлетел к дверям.

После побега он жил без особых удобств, скитаясь по друзьям и лишь изредка навещая дом на Гродской. Открылись было еврейские школы - их окончательно прикрыли только через шесть недель - и он вроде мог вернуться к преподавательской работе. Он не сомневался, что гестапо потребуется некоторое время, прежде чем оно обратит на него внимание, и обратился за получением карточек на питание. Он стал заниматься драгоценностями - как агент по продаже, а также на свой собственный страх и риск - на черном рынке, который функционировал на центральной площади Кракова, под сводами Сукенице и рядом с двумя шпилями церкви Святой Девы Марии. Торговля носила быстрый и беспорядочный характер, участвовали в ней и поляки, но большей частью польские евреи. Их продуктовые книжки, в которых то и дело отменяли те или иные купоны, позволяли им получать только две трети мясных продуктов и половину того количества масла, что выдавалось прочим согражданам, а все купоны на какао и рис были им недоступны. Так что черный рынок, который действовал все столетия чужеземного владычества и несколько десятилетий польской автономии, стал едва ли не единственным источником и пищи, и каких-то доходов, являясь в то же время наглядным свидетельством сопротивления, которое оказывали даже почтенные горожане, не говоря уж о тех, кто, подобно Пфеффербергу, обладал всей мудростью, почерпнутой на улицах.

Он прикидывал, что скоро сможет отправиться в дорогу по лыжным тропам Закопане в Татрах и через Словакию проскользнуть в Венгрию или Румынию. К такому путешествию он был вполне готов, поскольку в свое время был членом польской национальной сборной по лыжам. В квартире матери на самой высокой полке, заставленной фарфором, он хранил маленький пистолетик 22-калибра - оружие, которое могло ему послужить и в ходе предполагаемого бегства, и если его в квартире застигнет гестапо.

Имея при себе эту полуигрушку с перламутровыми щечками, Пфефферберг был близок к тому, чтобы стылым ноябрьским днем убить Оскара Шиндлера. Шиндлер в своем двубортном смокинге с партийным значком на лацкане решил посетить миссис Мину Пфефферберг, мать Польдека, чтобы договориться с ней о заказе. Квартирный отдел рейха предоставил ему прекрасную современную квартиру на улице Страшевского. До этого она принадлежала еврейской семье Нуссбаум. Он получил ее без какой-либо компенсации предыдущим обитателям. И в тот день, когда появился Оскар, миссис Мина Пфефферберг ждала, что такая же судьба постигнет и их дом на Гродской.