Список приговоренных

Выйдя в гостиную, он поймал вопросительный взгляд майора, который уже закончил свои телефонные разговоры и перелистывал на столе какие-то бумаги.

– Полковник Гуров, главк угрозыска, – представился Лев, как бы отвечая на его немой вопрос.

– Майор Бояров, – бодро откликнулся тот. – Товарищ полковник, общую часть работы мы уже практически закончили, остались лишь кое-какие мелочи… От вас какие-то дополнительные распоряжения будут?

– Вы с соседями по этому этажу, по второму и четвертому, пытались общаться? – Гуров вскользь окинул взглядом коллекцию старинных икон, соседствующую с целым лесом подсвечников, канделябров и бра у стены напротив (ну и понатащил мужик всякой всячины!)

– Пытались… Но нам никто не открыл! А напирать – тоже, знаете ли, в этом доме весьма рискованно.

– Да, с этим не поспоришь. Хорошо! Сейчас что-нибудь придумаем…

Лев спустился по лестнице в вестибюль и запросил у консьержа список всех жильцов, со второго по четвертый этажи. Тот, немного повздыхав и недовольно морщась, требуемое все же предоставил. Быстро выписав себе в блокнот десятка три фамилий, Лев снова поднялся наверх и, подозвав к себе Стаса с майором, раздал им по листочку с номерами квартир.

– Вам – второй этаж, – лаконично пояснил он, взглянув на майора. – Станиславу Васильевичу – четвертый. Я отрабатываю третий. Суть такова. Будем работать в русле персонального общения. Согласитесь, если приходит некто неизвестный и через дверь обращается к жильцу на уровне «эй», десять против одного, что ему не откроют. Если обращается по имени-отчеству, то соотношение будет совсем другое, минимум пять на пять. Работаем!

Когда Крячко, на ходу вчитываясь в номера квартир и фамилии, проворно взбежал наверх по лестнице, застеленной ковром, Гуров запоздало вспомнил, что не дал приятелю еще одного, самого ценного указания, которое давал всегда и всюду: игнорировать местных дам. Стас, будучи натурой крайне увлекающейся, без конца попадал в истории, порой очень даже скандальные. Впрочем, как бы ни показалось это удивительным, в подобных ситуациях ему всегда невероятно везло, и он неизменно выходил сухим из воды.

Лев уже собрался поспешить следом за Крячко на четвертый этаж, дабы все-таки напомнить тому о необходимости вести себя достойно, но передумал. Приняв к сведению то обстоятельство, что Стас и сам должен иметь голову на плечах, а также учитывая, что здесь, в «министерском заповеднике», подобные вольности крайне маловероятны, он направился к двери с номером тридцать один. Нажав на кнопку звонка и услышав чьи-то шаги, громко и четко выкрикнул:

– Анатолий Константинович? Вас беспокоит полковник Гуров, Главное управление угрозыска. Вы не могли бы ответить на пару вопросов?

Дверь неохотно приоткрылась, и на пороге показался лысоватый гражданин лет пятидесяти пяти в пижаме и шлепанцах. Молча выслушав просьбу нежданного гостя рассказать о соседе по этажу, хозяин квартиры, пожимая плечами, сообщил, что, в общем-то, в чужую жизнь совать нос он не привык, однако пару месяцев назад из квартиры Зубильского доносились звуки какой-то ссоры. Впрочем, кто, с кем и почему выяснял отношения, он не знал. Да и не интересовался.

Поблагодарив его, Лев направился к следующей двери с номером тридцать два, но вновь выглянувший в коридор Анатолий Константинович своевременно сообщил, что там никого нет – хозяева за границей, а домработница приходит только днем.

В тридцать третьей квартире жильцы оказались дома, однако дверь оперу никто не открыл. Попросив выйти значащегося здесь Романа Алексеевича, Гуров услышал донесшееся из-за двери брюзгливое:

– Я не обязан общаться с теми, кого не знаю. Всего доброго!

«И тебе шило в задницу, зануда!» – мысленно парировал Лев, направляясь дальше. Из жильцов имеющихся на третьем этаже пятнадцати квартир с ним пообщаться согласились семеро – то самое количество, которое он и предполагал. Правда, не все из тех, кто откликнулся, смогли сказать что-то дельное. Большинство знало о жизни Зубильского лишь по слухам. Лично с ним поддерживали хоть какие-то отношения считаные единицы, но и они мало что знали о некогда очень влиятельном «сером кардинале» еще из советского, а потом и российского правительства.

Лишь обитательница сорок второй квартиры прояснила суть скандала, случившегося в стенах обиталища Зубильского. По ее словам, Платон Модестович уже лет десять состоял в разводе со своей женой. Их расставание было шумным и скандальным. Жена, как можно было понять из ее реплик во время ссоры, претендовала на изрядную часть антикварных богатств мужа. Однако тот оказался весьма хитер, оформив ценности таким образом, что они не попадали под понятие «совместно нажитого имущества». Единственное, что отошло к ней – квартира в Лефортове и часть денежных средств, в сумме «какого-то там» десятка миллионов рублей.