Список обреченных 1

Россия похожа на такой сортир. Подкрашена, отреставрирована. Стиль ампир. Все как в Европе! О! Даже лучше: роскошь, гранитная плиточка, чистота. Можно обмануться, если не заглядывать внутрь. А там — азиатская дырка в полу и первобытная вонь.

Здесь, правда, был унитаз. Прогресс! Только от остальной камеры не отделен ничем, даже занавеской. Да и зачем? И то сортир, и то сортир.

Передачи пока не было, а есть местную еду невозможно: только хлеб и воду. На них Дамир и прожил последние несколько дней. Не считая адвокатской шоколадки.

Он раньше считал себя малочувствительным к бытовому комфорту. Да! Это было нетрудно, имея американскую мебель и семгу на столе. Он ослаб, было трудно встать с кровати и дойти до унитаза. Впрочем, на фига при такой жратве унитаз?

Не чаял сюда попасть. Кто он? Кухонный оппозиционер. Тысячи таких. Побурчать среди друзей, побузить в интернете. И то осторожно, с оглядкой на УК. Но не более. Только тихо шепотом восхищаться теми, кто способен на что-то еще. Да, они герои, они молодцы, а у меня жизнь: приличная машина, загородный дом, университет, девушка. И я не хочу бросать свою жизнь коту под хвост. Точнее на съедение так называемой Родине, которая только и умеет, что пожирать своих детей. И предпочитает лучших, каннибалка!

Что на него нашло? Знал же, где грань! В курсе, где живет. В курсе идиотских законов этой страны и ее изуверского правоприменения. О сотнях случаев слышал, когда людей сажали за реплики в соцсетях. Эмоции! Не сдержался! Давно копившаяся ненависть вырвалась, выплеснулась наружу.

Все-таки они идиоты, что запрещают говорить то, что о них думают. Это когда-нибудь рванет. Впрочем, уже рвануло. Что такое Лига, если не этот взрыв? Эманация ненависти, сочащейся из запечатанных молчанием отравленных сердец.

И Лига мешает взрыву, потому что приоткрывает клапан.

Да правы ли они?

Может быть, пусть лучше все горит синим пламенем, чем гниет и медленно разлагается?

Но нет! Здесь всякий русский интеллигент применяет мыслестоп и вспоминает о приличной машине и загородном доме, на скромные размеры которого господа революционеры не посмотрят и спалят без церемоний, как дачу Блока. Потому что голытьбе все равно: царский министр, жандарм, купец, заводчик или писатель.

И оный владелец недвижимости замолкает и затыкается…

В эту минуту в коридоре послышались шаги, дверь со скрипом приоткрылась и раздалась команда: «На выход!»

Дамир с трудом встал с кровати.

Следователь посмотрел на него странно, словно знал какую-то тайну и милостиво предложил:

— Присаживайтесь, Дамир Ринатович, продолжим разговор.

— А Илья Львович, здесь? — спросил Дамир, садясь.

— Приедет, Константинов, приедет, не беспокойтесь. Мы пока по-простому потолкуем, без него. Дамир Ринатович, вы не хотите чистосердечное признание написать?

— Так я же ничего не отрицаю.

— Тем более. А вам от нас большая скидка выйдет. Вам ведь Илья Львович штраф обещал?

— Он не обещал. Он сказал: «постараемся».

— А тут и стараться не придется. Напишите — тогда точно штраф. Можно еще досудебное соглашение заключить. Тогда подпишите согласие на психокоррекцию и уедите от нас сразу в Психологический Центр. А это, Дамир Ринатович, больница, а не тюрьма: кормят, как в больнице, а не как у нас, стекла прозрачные на окнах, матрасы мягкие, на ночь свет выключают.

— Я хочу посоветоваться с Ильей Львовичем.

— Посоветуетесь. Вы напишите и можете не подписывать. Он вам даст добро — тогда подпишите.

— Хорошо. От руки писать?

— Увы! От руки. Мы потом сами набьем.

И он вручил Дамиру два листа бумаги и ручку.

«Комментарий о членах Лиги Свободы и Справедливости „Они настоящие смелые ребята, которые не говорят, а делают“ оставил я, о чем очень сожалею, — писал Дамир. — Это была моя необдуманная эмоциональная реакция на смерть Анжелики Синепал. Я ненавижу ложь, а более бесстыдно лживого канала, чем „Россия вперед“ в нашей стране никогда не было и, надеюсь, никогда больше не будет. Однако никакой цели оправдания терроризма я перед собою не ставил, поскольку не разделяю идеологии Лиги и не одобряю ее методов. Ни один человек, даже самый бесчестный не заслуживает насильственной смерти. И каждый должен иметь шанс раскаяться и изменить свою жизнь».

— Написали? — спросил Александр Филиппович. — Подпишите: «Написано мною собственноручно. Число. Подпись».

— После того, как посоветуюсь с Ильей Львовичем, мы же договорились.

— Хорошо. Тогда дайте прочитаю.

Он пробежал бумагу глазами.

— Ну, это не признание, Дамир Ринатович! Да и не о том речь!

— Как? А о чем же?

— А вот о чем!

И он сунул Дамиру протокол опознания.

— И что? — спросил Дамир, прочитав. — Я бы в театре, я сидел в партере. Возможно, эта женщина меня там видела. И что?

— Вы обвиняетесь в убийстве, Дамир Ринатович.

— Вы с ума сошли!

— И именно в убийстве вам и нужно сознаться.

— Это ложь. Я не убивал. И я не имею никакого отношения к Лиге.

— И чистосердечное признание здесь даже нужнее, потому что статья-то расстрельная. Штрафа не обещаю, конечно. Условки тоже. Но жить будете.