«Однажды вечером или, пожалуй, уже ночью я, в сопровождении Куракина и двух его слуг, шел по петербургским улицам, чтобы освежиться, сделать прогулку инкогнито при лунном освещении (…). Лунный свет был так ярок, что можно было читать, и, следовательно, тени были очень густы. При повороте в одну из улиц я вдруг увидел в глубине подъезда высокую худую фигуру, завернутую в плащ вроде испанского и в военной, надвинутой на глаза шляпе. Она будто ждала кого-то. Только что я миновал ее, она вышла и пошла около меня с левой стороны, не говоря ни слова; я не мог разглядеть ни одной черты ее лица. Мне казалось, что ноги ее, ступая по плитам тротуара, производили странный звук, как будто камень ударялся о камень. Я был изумлен, и охватившее меня чувство стало еще сильнее, когда я ощутил ледяной холод в моем левом боку, со стороны незнакомца. Я вздрогнул.
Вдруг из-под плаща, закрывавшего рот таинственного спутника, раздался глухой и грустный голос:
— Павел!
Я был во власти какой-то неведомой силы и машинально отвечал:
— Что вам нужно?
— Павел! — сказал опять голос, на этот раз, впрочем, как — то сочувственно, но с еще большим оттенком грусти. Я не мог сказать ни слова. Голос снова назвал меня по имени, и незнакомец остановился. Я почувствовал какую-то внутреннюю потребность сделать то же.
— Павел! Бедный Павел! Бедный князь!
Я обратился к Куракину, который также остановился.
— Слышишь? — спросил я его.
— Ничего не слышу, — отвечал тот, — решительно ничего. Что касается меня, то этот голос и до сих пор еще раздается в моих ушах. Я сделал отчаянное усилие над собой и спросил незнакомца, кто он и что ему нужно.
— Кто я? Бедный Павел! Я тот, кто принимает участие в твоей судьбе и кто хочет, чтобы ты не особенно привязывался к этому миру, потому что ты недолго останешься в нем. Живи по законам справедливости, и конец твой будет спокоен. Бойся укоров совести:
для благородной души нет более чувствительного наказания.
Фигура пошла снова, глядя на меня все тем же проницательным взором. Я шел за ней, потому что теперь она направляла меня. Это продолжалось более часа. Где мы шли, я не знал. Наконец мы пришли к большой площади… Фигура пошла прямо к одному как бы заранее отмеченному месту, где в то время воздвигался монумент Петру Великому. Я, конечно, следовал за ней и затем остановился,
— Прощай, Павел! — сказала она. — Ты еще увидишь меня опять здесь и еще кое-где.
При этом шляпа фигуры поднялась как бы сама собой, и глазам моим представились орлиный взор, смуглый лоб и строгая улыбка моего предка Петра Великого. Когда я пришел в себя от страха и удивления, его уже не было».