Спираль

Первые выстрелы были совсем негромкие, будто из воздушек, но подросток с пулемётом вдруг опрокинулся на спину, судорожно взбрыкнув ногами, и пулемёт полетел с телеги; второй, в кофте, спрыгнул вниз, но запутался в вожжах и, когда попытался на четвереньках удрать под какую-то защиту, растянулся — и Юра видел, как ему дважды рвануло спину. От сарайчика ударило два громких выстрела, а потом здоровенный мужик в серой телогрейке косо пошёл, обхватив себя поперёк живота, и завалился на бок, суча ногами. И только после этого по ту сторону сарайчика стали бить экономные умелые очереди АКМа.

Из леса отвечали, было слышно, как пули бьют по сараю — по счастью, вроде бы не навылет. Он на всякий случай присел, почти весь скрывшись за массивной «лыжей». А потом что-то толкнуло его посмотреть налево.

Из-за угла выходил, спиной вперёд и пригнувшись, худой парень в шапочке-маске, сильно потёртой кожанке и пятнистых штанах; что там у него было в опущенных руках. Юра разобрать не успел, потому что парень его заметил, развернулся и вскинул оружие — вернее, хотел вскинуть. «Каштан» почти беззвучно дёрнулся, и парень сел на задницу, а потом повалился навзничь. Юра выждал две секунды, подскочил к тому углу сарайчика, вслепую, не высовываясь, дал короткую очередь за угол — и бросился в близкий ельник, справедливо полагая, что за пальбой хруста веток никто не услышит. По ельнику же он проломился немного вперёд, потом лёг и на локтях пополз, пополз — почти наугад, рассчитывая, что всё-таки окажется там, откуда будет виден вход в сарайчик.

АКМ замолчал ровно в тот момент, когда Юра отодвинул еловую лапу и увидел совершенно рядом стоящую телегу, свисающую с телеги ногу в кирзовом обрезанном сапоге и валяющийся у колеса пулемёт. А если перевести взгляд, то из-под брюха ближней лошади видно было некрашеное крыльцо с навесом и полуоткрытую дверь. За дверью же было темно и пока не происходило ни малейшего шевеления.

Потом из леса вышли сначала трое, а следом ещё один — все почему-то в шапочках-масках и в коротких тёмных куртках то ли из дешёвой плохо гнущейся кожи, то ли из кожзаменителя. Юра никак не мог разглядеть, чем они были вооружены (привычка держать оружие ниже пояса — дурная привычка во всех смыслах) — но, в общем, чем-то достаточно компактным и, судя по звукам только что закончившейся перестрелки, малошумным.

Двое остались снаружи, двое тут же сунулись в сарайчик.

— Э, Грач, — сказал один из оставшихся, — а Мозырь где?

— Опять срёт, наверное, — сказал второй. — У него после Горловки кишки нежные стали.

— Это когда его шахтёры на колбасу хотели пустить?

— Ну. Он же тогда с месяц дристал не переставая, что-то объяснить хотел.

Двое вышли из сарайчика.

— Всё путём, — сказал один, который был повыше. — Лошары все целы, одного ободрало малость, засохнет. Лаванда у здорового махновца была — упакована. Хавчик надо поискать, должен быть. Мозырь опять в засаде?

— Ну.

— Грач, давай жалом тут поводи, может, нашмонаешь чего. Седой, а ты лошар на этап собери. Только хомуты проверь, а то будет, как прошлый раз… Мозырь! Вылезай, дело до тебя есть!

— Шершень, Седой… тут это. Прижмурился Мозырь.

— Вывернуло его через сраку, что ли?

— Да нет. Маслин переел.

— Вот же ж волоёб. Как он подставиться сумел? Да и кому?

— Не понимаю… Вроде из «макара» ему засадили, как раз из-за угла.

— Выходит, тут кто-то ещё кантовался. Бля, мой косяк, пацаны. Не увидел. Мой косяк…

— Да не парься, Седой. Может, Мозырь сам под наши стволы сунулся… хотя…

— В любом случае — даже если и был тут «махновец», теперь он уже далеко. Ну, макнулись мы в маргарин… да.

— Забирать придётся Мозыря.

— Так мы разве против? Может, лошадку приспособим?

Высокий — кажется, это его звали Шершнем, и он был здесь главным — и неплохим главным, отметил Юра, — подумал.

— А давай лошадку, — сказал он.

— А лошар можно пустить за ней на верёвке, — предложил Грач.

— Не надувай, — сказал Шершень. — Это в кино красиво бывает. А где мы пойдём…

Элю вывели — живую и здоровую. Стянули пластиковыми хомутками рука к руке с каким-то мужиком в драповом пальто и шляпе — типичным бухгалтером из старых советских комедий. Один из пленников был ранен в бок, его тут же на скорую руку перевязали, обильно полили повязку самогоном, приковывать ни к кому не стали. Убитого перекинули через спину лошадки — вместе с двумя увесистыми мешками какого-то добра (Юра подозревал, что еды). И двинулись куда-то в лес, по незаметной отсюда тропке.

Юра включил пеленгатор. Он пискнул. И как бы в ответ шевельнулся тот парнишка-«махновец» (почему «махновцы»? а, не важно) в коричневой кофте, что упал под телегу…

Юра подошёл вплотную, ногой отпихнул подальше двустволку, присмотрелся. Вся спина кофты пропитана кровью, две дырки на уровне лопаток, а куда они ведут… Потом он присел и осторожно перевернул паренька на спину.

Тельце мотнулось мягко, как неживое. Но глаза открылись.

— О-о… Ты?

Юру мягко пробило насквозь — снизу и в сердце. Теперь он понял, почему парнишка показался ему знакомым.

Это была «ночная мотоциклистка» — Тайва.

С кровавой пеной на лице.

Не спасти.