Спираль

Сколько раз вот так он перебирался через ущелья, совершенно без мандража, как будто гулял по бульвару… а здесь вдруг впервые ощутил всю беззащитность спины. Не просто над бездной полз он, а над какой-то особо хищной бездной, бездной с миллионом глаз и миллиардом клыков. Он вдруг понял, что совсем один, что в случае чего никто не спасёт, а смерть его будет особо гнусной. Хоть любая смерть гнусна, но Юра раньше как-то вполне бестрепетно представлял и свои мозги в каске, и своё развороченное миной брюхо… а вот сейчас его вдруг взяло и проняло. Глаза сами собой зажмурились до искр, до лилового пламени под веками, до полёта больших медленных звёзд. Ничего не было вокруг, одна пустота, и эта пустота поворачивала его то так, то этак, как бы выбирая, с какой стороны запустить в его бок ядовитые ломкие зубы — длинные и кривые, как у глубоководных рыб. Оцепенение охватило всё тело, и хотелось скорчиться и спрятать лицо в коленках, но не было ни малейшей возможности это сделать, и поэтому приходилось ползти и ползти, хватать, сжимать, подтягиваться… потом сил не стало в руках, и каким-то кусочком даже не мозга, а мозжечка или чего ещё там, ганглия какого-нибудь, он понимал, что уже висит неподвижно, медленно суча руками, свободно скользящими по тросу, кисти не слушались, не сжимались, отказывали, как замёрзшие или мёртвые, — и он правой рукой отпустил трос, поднёс пальцы к лицу, сдвинул маску и вцепился в перчатку зубами, сдавливая и мочаля ногтевые фаланги до тех пор, пока боль не ударила током — сначала в запястье, а потом и в локоть. Это было как нашатырь под нос: глаза открылись. Небо было чёрным, оранжевый тросик резал его пополам. Юра схватился правой рукой за левую, сжал их вместе и, помогая ногами, стал подтягиваться на обеих руках — и да, сдвинулся, сдвинулся, сдвинулся! Посвистывание карабина по неровностям тросика было как музыка, как кавалерийский марш. Наверное, каждый рывок приближал его к цели сантиметров на тридцать. Наконец и левая рука ожила. В глазах более или менее прояснилось, небо стало голубовато-серым, как и положено в Зоне, — не поймёшь, то ли дымка такая, то ли облака. Что это было, Бэрримор?.. Юра запрокинул голову: до бульдозера оставалось ещё далеко. Половина пути, не меньше. Посмотрел направо, в тот угол, где гнездилось непонятное. Вроде спокойно. Скосил глаза, глядя вниз. Точно, половина пути: ровно под ним канава с жижей, и эта жижа будто бы кипит…

И тут его ударило. Он не успел понять, что произошло, сознание милосердно отключилось, осталась только бесстрастная регистрация: паралич всего тела, падение, удар о жижу, жижа сомкнулась, темно и горячо, страшно горячо.

Всё. Конец. Ничего не стало.

15

Естественно, Юра пришёл в себя тут же, правда, уже снаружи гипносферы. На лицо лилась вода, он замотал головой и зафыркал.

— Неплохо, курсант. — Голос над ним был гулкий и незнакомый. Впрочем, после гипносферы долго не узнавались ни голоса, ни лица.

Юра сел.

— Что это было? — спросил он хрипло.

— Никто не знает. Аномалия «сорок один бэ» по каталогу Васечкина. Зафиксирована один раз, описана частично. Вот так оно и бывает в Зоне, курсант.

— Это я уже понял… В чём моя ошибка?

— После дезактивации аномалии, особенно неизвестной тебе или сомнительной, нужно выждать как минимум десять минут.

— А если бы я выждал?

— Она бы тебя накрыла на краю котлована. Тоже ничего приятного, но отделался бы ожогами. А потом она выдохлась бы на час-полтора.

— А если бы я её не трогал?

— Она тебя уже почуяла.

— М-м… А у этого квеста было безупречное решение?

— Подсунуть ей какую-нибудь живность. Впрочем, это условно. Что делать с реальной «сорок первой», мы пока не знаем. Всё, курсант, на сегодня хватит. Отдыхать.

— В библиотеке?

— В бане. Марш.

Тренировки в гипносферах происходили каждый день. Всего этих дорогущих симуляторов было пять, но одна система часто зависала, и её поставили на ремонт. Гипносфера представляла собой, в сущности, большой трекбол; компьютер моделировал реальность, изображение выводилось на лазерные контактные линзы, тактильные ощущения — на активную подложку комбинезона; с ориентацией и равновесием были некоторые проблемы, но соответствующие органы сразу сбивали с толку пульсирующим избыточным давлением в плотно подогнанных наушниках, и через пару минут мозг начинал верить только глазам…

Пока что тренировались поодиночке; к групповым тренировкам должны были приступить только на последней неделе обучения — то ли по плану, то ли потому, что к тому времени обещали глючную сферу заменить. Обычно группа состояла из пяти человек, и не было смысла нарабатывать слаженность в неполном составе.

Баня, как и многое другое на базе, была простой, но качественной: сухая парилка, русская парилка, джакузи с прохладной водой и обливалка — с ледяной. Помимо всех прочих радостей (нет, девок не полагалось) в бане подавали пиво. Формально — без ограничений, но двое курсантов уже схлопотали по предупреждению за нескромность в потреблении. Остальные были умнее.