Спираль

— Читателей газеты интересует ответ и на этот вопрос? — Он с ироничной улыбкой посмотрел на журналистку.

— Нет, этот вопрос задан не для читателей, мне самой интересно.

— Я верю в мышление человека. Наряду с другими чудесами оно создало и самого бога.

Какое-то жужжание нарушило царившую в кабинете тишину.

Журналистка обернулась к железной двери, но тут же сообразила, что звук издает пульт управления, находящийся на столе главного врача.

Зураб Торадзе встал, подошел к письменному столу, сел в кресло и нажал одну из кнопок на пульте.

Лампы в кабинете погасли. Темно-зеленый свет, чуть брезжущий из двойных окон, едва позволял различать предметы.

«Неужели я на втором этаже?» — поежилась журналистка. Она поняла, что все это время не солнце заливало кабинет своими лучами, — от дневного света здесь отгородились двойными темными стеклами.

Послышался шорох. Правая стена как бы разделилась посредине, раздвинулась, за ней мерцал голубоватый свет. В действительности же разошлись две деревянные панели, выкрашенные под цвет стен, а голубоватый свет обернулся мерцающими телеэкранами. Журналистка насчитала их двенадцать — три ряда по четыре экрана. На каждом мелькали изображения каких-то электродиаграмм.

Зураб Торадзе напряженно вглядывался в каждую из них; в голубом свете, излучаемом экранами, лицо его казалось более рельефным и полным таинственности.

Девушке стало страшно. Сначала ей представилось, что она находится безнадежно глубоко под землей, в затемненном, душном бункере. Затем почувствовала, что кабинет главного врача совершенно не похож на бункер. Тогда она мысленно нарисовала себе подводную лодку, опустившуюся в глубину океана.

Вдруг засветился еще один экран, значительно больше остальных. На нем вместо диаграммы возник тот молодой врач в очках, который недавно появлялся в кабинете.

— Осторожно, понизилось давление! — проронил вдруг главный врач.

— Знаю, большая потеря крови, — ответил с экрана очкастый.

— Диаграмма стабилизируется, думаю, ничего страшного. Однако переливание крови необходимо.

— У нас все готово.

Рядом с молодым врачом журналистка различила на телеэкране еще двух женщин и темный силуэт больного на железной кровати, втиснутой среди сложнейшей аппаратуры.

Зураб Торадзе отдавал короткие распоряжения. Для журналистки многое оставалось неясным, хотя, откровенно говоря, она и не старалась разобраться, вникнуть в суть распоряжений главного врача. Ее больше занимали мерцающие на экранах диаграммы и движения молодого врача. Замечалась какая-то связь между его движениями и изменением диаграмм. А все вместе: затемненный, мрачный кабинет с его бетонными балками, напряженное лицо главного врача и мерцающие экраны — создавало настроение, полное таинственности и неведомого ожидания.

Вдруг экраны разом погасли, и кабинет снова озарился дневным светом. Панели медленно сошлись, заслонив телеэкраны, и стена обрела прежний вид. Напрасно журналистка старалась разглядеть хотя бы тоненькую линию, отделяющую раздвижные двери от стены, — все было подогнано с исключительной точностью.

Зураб Торадзе снова подошел к столику, только на сей раз не опустился в кресло, а нагнулся за сигаретами, протянул их девушке.

— Благодарю, не хочется! — отказалась та.

Главный врач взял сигарету, щелкнул зажигалкой и жадно закурил.

— Что еще вас интересует?

— Ничего! — Журналистка положила в сумку ручку и блокнот. — Мне просто обидно, что интервью не состоялось.

— Почему?

— Вы не позволите опубликовать самое главное и сенсационное.

— Виной тому не мой каприз. Я недавно объяснял вам, что беседа на эту тему больше связана с моральным фактором.

— Понятно! — улыбнулась, поднимаясь, девушка.

— Сожалею, что обманул ваши надежды!

Журналистка поняла, что последнюю фразу Торадзе произнес чисто механически, из вежливости. И не ошиблась. Психологически он уже завершил беседу с посетительницей и в ту же минуту переключился на свои дела. Он вспомнил о Давиде Георгадзе, лежащем с инфарктом в особой палате.

— Можно задать вам еще один вопрос?

Голос девушки сразу оторвал Торадзе от мыслей.

— Ради бога!

— Как здоровье академика Георгадзе?

— Академика Георгадзе? — встрепенулся главный врач.

Резкая смена выражения на лице Торадзе не осталась незамеченной.

— Да, Давида Георгадзе, что-нибудь серьезное?

— Как вам сказать? — подавил волнение главный врач. Голос его стал по-прежнему спокоен и тверд. — Ситуация сложная. Десять дней назад с ним случился инфаркт, что еще сказать вам? Не все зависит от нас. Если справимся с инфарктом, тело старого академика не должно подвести нас.

— Значит, есть надежда.

— Разумеется. Упаси нас боже от безнадежности. Уважаемый Давид ваш родственник?