Спин

Пока я соображал, Диана уже принялась швырять в чемодан одежду, документы (как фальшивые, так и подлинные), карты памяти, мягкую сумку с пузырьками и шприцами…

— Да я и встать-то не смогу, — попытался выдавить я, но не получилось, сам не разобрал своего бульканья.

И вот она уже принялась меня одевать. Я вовсю спасал своё достоинство, самостоятельно приподнимая ноги, шевеля руками и скрипя зубами вместо того, чтобы орать от боли. Потом уселся, и она поднесла к моим губам бутылку с водой. Оттащила меня в туалет, где я выдал жалкую струйку мутной мочи канареечного цвета.

— О, дьявол, ты пересыхаешь, — вскинулась Диана. Она заставила меня выпить ещё глоток, вколола анальгетик, от которого рука вспыхнула, как от напалма. — Тайлер, прости, но надо, надо… — И она напялила на меня дождевик и тяжёлую шляпу.

С чего она так паникует?

— От чего… бежим?

— Засекли. Не повезло. Наткнулась.

— Куда?

— Вглубь страны. Скорей, скорей!

Мы двинулись по полутёмному коридору, точнее, двинулась Диана, волоча в левой руке чемодан, а правой поддерживая меня. Долгий путь, тяжкий, глаза на лоб вылезали.

— Тише, тише! — умоляла Диана, и я переставал стонать. Или мне казалось, что переставал.

Вышли под дождь, лупивший по грязным раздолбанным мостовым, шипевший на перегретом капоте поджидавшей нас древней колымаги. Водитель хмуро уставился на меня, и Диана попыталась убедить его, что я не болен, а просто перепил. Мрачности он не утратил, но деньги взял.

Наркотик подействовал, когда я уже скрючился на заднем сиденье. Ночные улицы Паданга воняли гнилой рыбой, колёса автомобиля рассекали покрывавшую лужи радужную плёнку. Сияющий неоном туристский квартал остался позади, вдоль улиц потянулись мрачные лабазы, затем лачуги «шанхая», выросшего вокруг города за последние тридцать лет. Город наступал на фанерно-жестяночные трущобы, между ними под брезентовыми навесами ночевали бульдозеры; высасывая питательную субстанцию из компоста нищих поселений, вверх выстреливали многоэтажки. Затем миновали промышленную зону, серые заборы, увенчанные колючей проволокой. А потом я заснул. Снились мне не Сейшельские острова, снился мне Джейсон. Джейсон и его любовь к разного рода сетям. «За мелкой игрушкой целая сеть, великая сила». Снились сети, которые он создал, снились места, куда его завлекли эти сети.

Беспокойные ночи

Сиэтл, сентябрь. После ракетного взбрыкивания китайцев прошло пять лет. Прорвавшись домой сквозь занудливый дождь и сквозь пятничный вечерний час пик, я включил аудиоинтерфейс и вывел составленный мною плей-лист, который я назвал «Терапия».

Я вернулся в свою конуру после дежурства в отделении травмы в «Харборвью». Два огнестрельных ранения и самоубийца-неудачник. Перед глазами так и стояла картинка: кровь, капающая с каталки на керамический пол. Сменив подмоченную дождём одежду на джинсы и свитер, я плеснул себе в стакан и подошёл к окну, уставился на мерцающий в полумраке город. Где-то в отдалении, под тучами, угадывалась мрачная дыра залива Пьюджет-Саунд. Сквозь багровую кишку «Интерстейт-5» густым месивом сочилась масса металла на резиновых колёсах, дымилась выхлопными газами. Моя жизнь, какой я её сделал. И всё держится на честном слове. На одной частице речи.

Протяжно, печально поёт Аструд Жильберто. Я всё ещё не в состоянии толком сосредоточиться на вчерашнем звонке Джейсона, не в состоянии даже вслушаться в песню, как она того заслуживает.

«Дезафинадо», несколько записей Джерри Маллигэна, что-то из Чарли Берда… Терапия. Но дождь размывает звуки. Я сунул что-то в микроволновку, съел, не ощущая вкуса. Оставив всякую надежду на достижение нирваны, решился толкнуться к Жизель. Может, она дома.

Жизель Палмер снимает квартирку через три двери дальше по моему коридору. Она открыла мне почти сразу. Поношенные джинсы и старая фланелевая рубаха означают, что в этот вечер Жизель никуда не собирается. Я спросил, не занята ли она, в настроении ли пообщаться.

— Даже не знаю, Тайлер. Какой-то ты мрачный.

— Мрачность к тебе не относится. Личный внутренний конфликт. Подумываю отсюда смотаться.

— Да ну? По делам? В командировку?

— Нет, насовсем.

— Вот как… С чего это ты решился?

— Я ещё не решился. В том-то всё и дело.

Она распахнула дверь шире и жестом пригласила меня войти:

— Иди ж ты… И в какую сторону ты намыливаешься?

— Длинная история.

— Стало быть, тебе сначала надо выпить для кондиции, а потом уж душу изливать.

— Ну, что-то вроде этого.

* * *

Жизель зацепила меня в прошлом году на собрании жильцов в подвальном зальце. Ей двадцать четыре, ростом она мне по плечо. Днём Жизель работала в сети быстропита в Рентоне, но, когда мы впервые встретились за кофе воскресным вечерком, она заявила мне, что в Рентоне лишь подрабатывает. Другая её работа — тоже, можно сказать, «на полставки» — удовлетворение половых потребностей мужской половины человечества.