Спич

Делая вид, что убегает от него, парень вскочил на перила балкона, не прекращая извиваться. Все произошло в одну секунду: парень оступился, взмахнул руками, балансируя. Евгений Евгеньевич попытался схватить его за джинсы, но ткань выскользнула из его потной ладони. Евгений Евгеньевич еще успел услышать собственный крик не смей, как парень рухнул вниз и исчез во мгле, как не было. И тут же послышался звук тяжелого, но глухого удара, как если бы большую спелую дыню уронили на асфальт. Евгений Евгеньевич перегнулся через перила, внизу в лунном свете была видна на земле скрючившаяся фигура, и каким-то чудом Евгений Евгеньевич успел заметить, что одна из желтых туфель соскочила с ноги парня и валяется в стороне…

Евгений Евгеньевич бежал по лестнице вниз, путаясь в халате — халат распахнулся, полы разлетелись, кроме архалука на Евгении Евгеньевиче была одна пижама. С разбега он налетел на сонного швейцара, выглянувшего из своей коморки, и крикнул:

— Открывайте, срочно, там… там человек…

Испуганный швейцар отворил дверь и Евгений Евгеньевич, вопя скорую, скорую, побежал вокруг всего строения, и швейцар заковылял за ним, повторяя:

— Да где ж ее здесь взять, нет здесь скорой…

Каково же было изумление Евгения Евгеньевича, когда никакого тела под его окнами не обнаружилось. Ошибки быть не могло: одно только его окно во всем отеле светилось на третьем этаже. Исчезла и слетевшая с ноги парня желтая туфля.

— Убежал, наверное, — сказал Евгений Евгеньевич сбитому с толку швейцару. — Хорошо, не разбился.

— Вам бы отдохнуть, а то невесть что мерещится, — проворчал швейцар, досадуя, что его разбудили. Евгений Евгеньевич, вспотевший, напуганный, пристыженный, кутаясь в халат, покорно побрел за швейцаром, то и дело вглядываясь в его хмурое лицо. Ну да, парень пришел через ресторан, швейцар мог его и не видеть. В номере Евгений Евгеньевич первым делом подобрал с пола оставленную парнем алую рубаху и выбросил ее вон, в окно, следом за владельцем.

31

Следующим утром Евгений Евгеньевич, дурно спавший — урывками, то проваливаясь в сон, то вдруг вздрагивая и тяжело переваливаясь на другой бок — очнулся в тоске от недобрых предчувствий. Чтобы не поддаваться тяжелому настроению, побрился начисто, тщательно оделся, повязал шелковый галстук — при том, что галстуков обычно не носил, лишь по протокольным случаям, проверил — чист ли носовой платок в левом внутреннем кармане пиджака, аккуратно уложил седую прядь направо, — так настоящие джентльмены готовятся к казни. И отправился в ресторан, — номер ему опротивел, здесь было холодно и душно, и сердце часто билось после бессонницы, как птица, как пойманная птица, сказал бы милый добрый Павлуша.

Позавтракал безо всякого аппетита, сжевал бутерброд со сливочным маслом и черной икрой, непременное блюдо с красной чечевицей в сердцах и с отвращением отодвинул. Хотелось выпить, но Евгений Евгеньевич не решился рано утром спрашивать алкоголь у официантов. Так что придется пойти в номер к своему бару. Вернувшись, Евгений Евгеньевич обнаружил, что за время его отсутствия из номера пропал мобильный телефон. А из кармана второго пиджака, висящего в шкафу, — паспорт и обратный билет на самолет с не проставленной датой: он положил туда документы для сохранности, чтобы не дай Бог не обронить.

Больше ничего взято не было, хотя в его вещах очевидно рылись. Евгений Евгеньевич набрал шифр, залез в сейф, деньги были на месте. Опустился на диван, и сердце его не просто часто, со сбоями билось в груди, но всхлипывало и рыдало: то, чего он втайне боялся больше всего на свете, страшился всю жизнь, с самой своей порочной мятежной юности, как втайне страшились многие беззащитные люди его предпочтений, случилось — его арестовали. От тоски, тоски и страха, немели руки и ноги — сосуды ни к черту. Пусть не отправили в тюрьму, но иначе, как домашним арестом, это не назовешь. Сдерживаясь, чтоб и впрямь не разрыдаться, Евгений Евгеньевич громко взывал к невидимому хозяину своей судьбы, моля о милосердии. Он говорил, захлебываясь и заикаясь, промокая платком слезы, то и дело выступавшие в уголках глаз, что ни в чем не виноват, что парень по глупости сам сорвался с балкона и еще что-то, столь же малоубедительное. Но монитор глухо молчал.