плачет смех, вскипает кровь,
и неделю длится битва
под названием Любовь.
Ничего о ней не знают
ни газеты, ни «ТиВи»…
Знать бесславно мы погибнем
через месяц от любви.
Кто они теперь друг для друга, эти голые, набело возвышенно-опустошённые свирепой любовной схваткой люди? Он курил у огромного распахнутого окна. Она, лежа на спине, смотрела сквозь него на звёзды. Ещё долгий земной час понадобился им, чтобы, наконец, осознать себя по отдельности.
– Ты знаешь, – хрипло произнесла она тогда единственную фразу. – Я вдруг поняла, что такое земная ось…
Прозрачные ноздри,
припухлые губы,
дыханье – гроза!
И влажная кожа,
и выдох – «за что же?»
Шальные глаза.
Трепещут ресницы,
любые границы -
долой!
Блестит подбородок -
нацеленный в небо -
домой!
И тонкие пальцы,
ногтей не жалея,
сгребают весь мир под себя.
И тело запело,
и тело взлетело -
до дна!
И мир закружился,
и пусть накренился! -
Есть точки опоры…
– О Боже? – Одна!!!
Я на Эрин земле был однажды рождён.
И погиб я однажды под этим дождём,
И под стенами замка затем погребён
Был поспешно, увы, не друзьями.
Ты и битва – сюжет моей жизни былой.
Меч и розу нанёс я на герб родовой.
Я любил и сражался, и этим дышал,
И мой герб украшал, устрашал, раздражал.
И дружила ладонь с рукоятью меча.
В честь достойных побед возжигалась свеча.
Неприступен мой замок. Дружина верна.
И душистым вином чаша гостя полна.
Ты была королевой турниров и саг.
Мне завидовал друг и гордился мной враг,
Но в поход я ушёл, и… понять не могу!
Как поспешно ты пала в объятья к нему.
Я не помню лица твоего палача
И тех слов, что богам произнёс сгоряча,
Ставя камень Менгир в изголовье твоё,
Схоронил я с тобой видно сердце своё…
Сокрушают тараны ворота мои,
Будто лживые фразы твои о любви.
Лязг металла я слышу и крики людей:
– Лошадей из огня выводи! Лошадей!!!
Сотни лет пролетели, как Хорста стрела,
В древний замок судьба меня вновь привела.
Я на троне как прежде. Закрою глаза,
И стечёт со свечи золотая слеза.
Вижу пыль на мече и на розе змею,
Мной разрубленный герб видеть я не хочу.
Вересковую горечь свободы вдохну
И под арфу забвенья усну…
Вновь трубят на солёном ветру факела,
Время-конь меня мчит, закусив удила,
И мелькают столетья пульсацией звёзд,
И становится путь мой предсказан и прост.
Здравствуй, камень Менгир, я к тебе возвращён,
Здесь в жрецы я друидами был посвящен,
На мече с нею здесь я землёй обручён
И вернуться сюда обречён.
Из горстей стынь-вода охладит мне уста,
Тайну ягод приму вновь губами с куста,
И прозрев, разорву паутину времён,
И надеюсь, тобою я буду прощён,
И смертельно себе возвращён…
Время заплутавшее,
не евшее, не спавшее,
под двери потекло.
Ладонями горячими
расплавила ты потное,
незрячее стекло.
Ворвался свежий воздух
в нашу спальню
как куражливый спецназ.
И день, рождённый утром,
не дожив до встречи с вечером,
торжественно погас.
Бездымный порох наших встреч
стал грязью.
Отсырел
Опять
спешу на самолёт.
Который улетел.
Ариадна извела
на кофточки клубки.
Мешают говорить.
С собой.
Короткие гудки.
Как первая росинка на рассвете,
Как по ушедшим в вышний мир тоска,
Как первая тропинка на планете
И как патрон последний у виска.
Как ангелов призывные напевы
И как последняя затяжка перед боем,
Как первый вдох младенца Матерь девы
И как прибежище гонимого изгоя.
Мужские слёзы в модном баре
официант подаёт с ломтиком гнева.
– В паре живут только твари, -
объясняла мне старая дева.
Белый негр и младенец с поклажей…
– Откуда они?
– Бесплатно не скажем.
– Сначала водки, потом нива?!
– Экое диво.
– Чем стираешь простыни, псих?
– Я? – Сажей.
– Как называется зтот стих?
– Этот? – Лажей!
– Пап, а правда, бывают пластмассовые Чуди?
– Бывают сынок… И даже люди.
Мне бы Родину найти,
чтоб с собой не унести…
Вот я лезу к ней под кофту…
Ухты, ах ты, эх ты, ох ты!
Синие лосины, жёлтые глаза,
красные желанья, бледная душа.
Воздушный змей
Живёт в воздушном замке,
Он одинок, -
Нет ни детей, ни самки,
Диагноз змеелёта предсказуем:
«Пристрастие к воздушным поцелуям».
трудом тружусь над трудным трудом:
Осмысливая бессмысленный смысл
мыслиосмысления.
Ощущаю ощущение отвращения
от вращения
мыслей по измысливанию упрощения
их взращения.
Мыслеобрусление мыслеизвержений, -
тщание отчаяния, тщение мучений.
Белое солнце над белой пустыней,
Жёлтые осы над жёлтою дыней,
Красным огнём полыхает закат,
Чёрною ночью черня виноград.
Древним узором на стенах из глины
Долгие трещины словно морщины,
Будто рубцы от изогнутых сабель,
Этот заполненный временем табель.
Дремлют подсолнухи в солнечных бликах.
Тени полощутся в скользких арыках.
Небо, как выстиранная простыня,
И босоголая малышня.
Медный кумган изливает награду.
Сыплет чинара горстями прохладу.
Глаз ишака от тандыра слезится,
Круглый как натр (узбекская пицца).
Щедрым хозяином гость заморённый,
Словом приласканный, зноем стомлённый,
Чаем зелёным и пловом набитый,
Сплю на подушках я, негой убитый.
Откровенно не озон