Спящий в песках

– Не зарекайся.

Тии посмотрела на брата с ненавистью, а потом неожиданно вывернулась из его хватки и снова бросилась бежать.

– Постой!

Царица невольно замерла, ибо услышала в голосе Инена такую запредельную скорбь, что не смогла поступить иначе.

Она обернулась, и Инен, приблизившись, шепнул ей в самое ухо:

– Я уже говорил, что все, что я делаю, делается ради тебя.

Он глубоко вздохнул, огляделся по сторонам и добавил:

– И в знак этого... вот, возьми.

Он протянул Тии флакончик, и та машинально взяла его из рук брата.

– Пожалуйста, храни его в тайном месте и никому не показывай. Мне запрещено делать подобные подарки.

– Что это?

– Снадобье. Такое же, как то, которым я врачевал твои ссадины, ушибы и раны.

– Но зачем мне это снадобье сейчас?

Инен улыбнулся.

– Пригодится. Добавляй его в вино – и твоя красота долго не померкнет.

Он торопливо поцеловал сестру, мимолетно скользнув губами по ее губам, и зашагал обратно в храм.

Тии проводила его взглядом, а потом, коснувшись спрятанной в складки роскошного одеяния склянки, ощутила прилив радости и неистового возбуждения.

В ту ночь, когда фараон Аменхотеп вернулся во дворец, Тии встретила его во всеоружии красоты и очарования. Царь, увидевший жену такой же, как в тот день, когда она впервые пленила его своей прелестью, совершенно потерял голову. Ночь прошла бурно, а по прошествии девяти месяцев царица родила сына – предсказание звезд сбылось.

Но в этот миг Гарун заметил приближение утра и прервал свой рассказ.

– О повелитель правоверных, – молвил он, – если ты придешь ко мне вечером, я поведаю тебе историю сына царицы Тии, царевича Аменхотепа.

Халиф поступил так, как было предложено: отбыл во дворец, а к закату вернулся в мечеть и поднялся на минарет.

И Гарун аль-Вакиль сказал...

* * *

Первым воспоминанием царевича Аменхотепа были мягкие губы целующей его матери, а вторым – шершавые языки вылизывающих его львов. В то время, конечно, он еще не знал, что эти четвероногие называются львами, но впоследствии боявшаяся их пуще смерти няня прожужжала ему все уши историями о том, как страшные хищные львы терзают и едят маленьких детей. Впрочем, маленького царевича это ничуть не устрашило: похоже, он сам поначалу воспринимал себя скорее как львенка, да и львы, кажется, относились к нему как к своему. И не только к нему: точно так же звери заботились и о его маленькой подружке Киа, дочери дядюшки Эйэ, родившейся в один день с ним и – на сей счет у царевича не было ни малейших сомнений – специально для него. Когда детишки шли вместе на прогулку, львы следовали за ними, лениво порыкивая на всякого, дерзнувшего подойти слишком близко, а по ночам хищники заключали две детские кроватки в кольцо из меха, грив и подергивающихся хвостов. Трудно было бы подыскать более надежную стражу.

Не удивительно, что очень скоро по городу поползли слухи о том, что мальчик и девочка чудесным образом отмечены судьбой и что их оберегают могущественные и грозные чары. Косвенным подтверждением тому служила и необычайная, как говорили, «вдохновляющая соловьев на пение» красота этих детей. Красота особенная, даже пугающая, ибо создавалось впечатление, что они светятся, словно само солнце или лик божества.

Многим из тех, кому случалось видеть царевича скакавшим верхом на льве, как на лошади, или прелестную Киа, бегавшую наперегонки со львами у озера, казалось, будто судьба свела их с богами. Все попытки рассеять это заблуждение оканчивались ничем. Правда, иные стали указывать евнуху, смотрителю женской половины, на то, что девочке в возрасте Киа не пристало бегать где вздумается, и в конце концов ей запретили покидать пределы гарема. Узнав об этом, царевич впал в такое отчаяние, что явившаяся проведать его мать застала сына плачущим навзрыд. Нежно поцеловав мальчика и утерев его слезы своими волосами, она поинтересовалась, чем так огорчен ее сыночек, а услышав ответ, загадочно улыбнулась и пообещала, что скоро запрет будет снят. Так и произошло: в тот же самый день дети снова отправились на прогулку вместе.

С того дня юный царевич пребывал в уверенности, что его матушке подвластно все и нет на свете ничего такого, чего бы она не могла добиться. Создавалось впечатление, будто ей подчиняется даже само время, ибо в отличие от прочих женщин ее красота не увядала с годами. Однако, когда он с удивлением спрашивал мать, в чем состоит секрет ее вечной молодости, та лишь прикладывала палец к губам и задумчиво улыбалась.