Прошло сорок восемь часов с тех пор, как мы с Хауфманом нашли Оттли в тополиной аллее и принесли его бесчувственное тело в дом. Теперь он лежал в кровати, поставленной в бильярдной, словно подвешенный между нашим и иным миром. У меня имелись все основания подозревать, что врач, лечивший его, был немало озадачен некоторыми из симптомов пациента.
Хауфман изумленно поглядел на Мориса Клау, не совсем понимая смысл его слов.
— Если бы только Оттли мог нам рассказать! — пробормотал он.
— Он еще много дней ничего нам не расскажет, — заметил я, — если, конечно, когда–либо снова заговорит.
— Ах, — вмешался Морис Клау, — со мною он будет говорить! Как? Сознанием! Нечто — предстоит нам еще узнать, что именно — сразило его в ту ночь. Нападение, если то было нападение, произвело на мозг его воздействие столь острое, что ничто иное не успело проникнуть в его сознание! Прекрасно! Тот удар все еще сохраняется в пределах его сознания. Нынешней ночью стану я спать рядом с его постелью. Я не сумею одичес- ки стерилизовать себя, но надеяться должны мы. Средь фан- тазмов, что отбросит сей больной мозг на астральную пленку — на окружающий эфир — смогу я, надеюсь, обнаружить мысль, последнюю мысль пред горячечным бредом!
Хауфман слушал, как громом пораженный. Я успел поделиться с ним некоторыми теориями Клау, и тем не менее он был донельзя удивлен. Клау, однако, не обратил на это никакого внимания. Он принялся внимательно разглядывать деревья и садовый домик.
— Отрадно мне, — внушительно прогрохотал он наконец, — что смогли вы сохранить дело в тайне. Определенно, у нас появился теперь шанс.
— Шанс на что? — вскричал я. — Все это не поддается рациональному объяснению! Как вы истолкуете происшествие с От- тли и его состояние? Что за непредставимое существо бросилось на него из тополиной чащи?
— Не существо! — отвечал Морис Клау. — Отнюдь не существо, дорогой мой друг!
— В таком случае, в кого он стрелял?
— Целился он в каретный сарай!
Я встретил взгляд странных глаз Клау, устремленных на меня сквозь пенсне.
— Посмотрев на трубу, — продолжал он, — вы заметите отверстие, проделанное его пулей!
Я быстро повернулся. Даже на значительном расстоянии был ясно виден след от пули: треугольная выщербина на красном кирпиче у верхнего края трубы.
— Что же, ради всего святого, все это означает? — спросил я, совершенно озадаченный.
— Значит это, что мистер Оттли — умный человек, знающий свое дело; и означает сие, мистер Сирльз, что должны мы заняться поразительным этим делом, начав там, где остановился бедняга Оттли!
— Что вы предлагаете?
— Предлагаю вам устроить себе несколько дней отдыха, как сделал и я. Оставайтесь здесь. Не позволяйте врачу узнать, что вы находитесь в доме. Вам придется довериться сиделке, я полагаю. Мистер Хауфман, — обратился он к американцу, — вы займете старую свою комнату. Умоляю вас, ни по какой причине не покидайте дома после темноты. Если вы услышите это снова — тот зловещий шепот — воспользуйтесь парадной дверью и держитесь в тени. Фонари не берите с собою. Главное же, не выходите на балкон!
— Как я понимаю, вы не сможете остаться?
— Остаться не смогу я, — был ответ, — ибо отправлюсь в Брайтон, дабы поговорить с мисс Гретой, чего так желал бедняга Оттли!
— Вы ведь не предполагаете, что ей что–либо -
— Известно ей не более, чем нам, мистер Сирльз! Но думаю я, что она располагает ответом, пусть сама того и не сознает! Час подремлю я — я, подобно черепахе знающий, что спать означает жить — подремлю я у постели больного. И тогда посмотрим!
IV
Было без четверти семь, когда Морис Клау вошел в комнату больного. Оттли пребывал в состоянии, подобном трансу, и эксцентричный исследователь, чьи действия весьма не одобряла сиделка, устроился в плетеном кресле у кровати и, взмахнув рукой в знак того, что нам с Хауфманом пора уходить, поместил большой шелковый платок на свой едва покрытый растительностью череп и приготовился отойти ко сну.
Мы оставили его там и на цыпочках вышли из комнаты.
— Не расскажи вы мне о его прошлых заслугах, я решил бы, что ваш старый приятель давным–давно рехнулся! — прошептал Хауфман.
Большой пустой дом был пугающе тих; мы курили, дожидаясь окончания необычного телепатического эксперимента Мориса Клау, и почти не разговаривали друг с другом. В восемь часов человек, чьи поступки так сильно отдавали шарлатанством, но известный мне как один из ведущих криминологов мира, появился в дверях, увлажняя лицо вербеной.
— Ах, джентльмены, — произнес он, приблизившись к нам. — Уловил я легкий отпечаток, — и он похлопал себя по влажному лбу, — той мучительной мысли, что предшествовала бесчувственности Оттли. Я отправляюсь. Сегодня вечером приедет специалист, сэр Бертрам Вейн с Халф—Мун–стрит, дабы провести консилиум с местным доктором. Мистер Сирльз, не показывайтесь. Никто не должен знать о пребывании вашем в доме, и за пределами дома никого в известность не ставьте. Памятуйте о моих предупреждениях. Ухожу я.