Спящий детектив

Расположена в коридоре, по соседству с конторой мистера Андерсона, «Компания электрического освещения центрального Лондона». Много приходит клиентов. Миссис Хинджи не заподозрили в преступных намерениях, когда увидели в том коридоре — а видели ее клерк и инженер. Ментальный негатив показал мне хорошенькую молодую леди, о которой думал вор в момент похищения; тогда вышел я навести справки — помните? — не была ли замечена таковая леди рядом с конторой.

С самого начала подозрения мои пали на Хинджи. Имеют эмоции ноты, различимые ясно, как звуки пианино, но доступные лишь опытному разуму. И Изида, и я различили в мыслях Хинджи нотку страха. Я позаботился, чтобы он остался в конторе. Слова мои о подписи гаэквара были предлогом. Желал я увидеть только комнаты Хинджи и светловолосую леди, что ожидал здесь застать.

Держится Хинджи спокойней всех, но вижу я, что он разгадал мой план и должен я крепко его держать; попади он в комнату и успей спрятать клетку, где были бы улики наши? Помимо астрального негатива, все бы улики пропали. Третий имелся сообщник — тот, что выл во дворе; но скрылся он так мастерски, что имени его, боюсь, мы никогда не узнаем.

— Как же был украден бриллиант? И зачем третий сообщник кричал?

Морис Клау помедлил и огляделся. Мы ждали продолжения его рассказа в напряженном молчании.

— Выл он потому, что Хинджи выглянул из окна (находясь в укрытии, наблюдал за окном сообщник) и подал ему некий сигнал. Означал тот сигнал: «„Голубой раджа“ на столе — выть начинай».

Тот, что внизу был, принялся выть, а весь комитет, словно глупые овцы — да, джентльмены, словно безголовые стада скотины! — бежал к окну. Но Хинджи не бросился с ними! Будто умелый фокусник, оказался он у стола, алмаз спрятал в маленький резиновый кошелек, что держал наготове, в то время как миссис Хинджи с открытой сумочкой ждала снаружи, в коридоре, как новая привратница.

Хинджи выбросил алмаз сквозь мелкий квадратный вентилятор!

Много недель практиковался он, узнав, что в той комнате соберется комитет — бросал орешки в квадратную дверцу попугайской клетки, расположив клетку на той же высоте, что и вентилятор над дверью мистера Андерсона! Так делал он до тех пор, пока не стал без промаха попадать двенадцать раз подряд. Нервы его были крепки, как струны рояля, и все же он сильно волновался — ибо знал, что не умеет женщина ловить!

Однако она поймала либо, если уронила она, никто не заметил, как она подобрала камень.

Джентльмены! Очень хитроумны эти индусы, но от разговоров о хитроумии их немало пересыхает горло. Кажется, слышу я, что мистер Андерсон ведет прохладительную речь о бутылочке вина?

Эпизод шестой ШЕПЧУЩИЕ ТОПОЛЯ

I

Как-то в послеобеденный час Морис Клау появился в моем кабинете и сообщил, что «по причине реконструкции» временно прекратил вести дела в своем уоппингском пристанище и потому сумел выкроить минутку, чтобы нанести мне визит. Я всегда был рад возможности побеседовать с этим выдающимся человеком, хотя единственной подобающей «реконструкцией» его неприглядного заведения мне представлялся добрый пожар. Без лишних вопросов я предложил ему кресло и сигару.

Морис Клау снял свой плащ с пелериной и бросил его на пол. На эти руины портняжного искусства он возложил коричневый древний котелок, предварительно вытащив из него пузырек с вербеной[33]. Затем он увлажнил вербеной свой куполообразный лоб и бесцветную бородку.

— Так освежает, — пояснил он. — Римский обычай, мистер Сирльз. День очень жаркий.

Я признал, что он прав.

— Дочь моя Изида, — продолжал Морис Клау, — сбежала от реконструкции и декорации как можно дальше, а именно в Париж.

Я отделался ничего не значащим замечанием, и у нас завязался разговор о дерзком ограблении, которое в те дни стало поводом для многочисленных газетных статей. Мы с головой ушли в беседу, когда (к моему большому удивлению, так как я считал, что он находится в тысяче миль от меня) объявили о приходе Шена Хауфмана. Мой старый американский приятель вошел в комнату; Морис Клау скромно поднялся, собираясь уйти. Но я задержал его и представил их друг другу.

Хауфман сердечно приветствовал Клау, не выказав ни тени невежливого удивления, с каким часто встречали моего эксцентричного, ни на кого не похожего знакомца. Хауфман и в самом деле обладал добродушным характером и умел за одеждой увидеть человека. Он с извиняющимся видом бросил взгляд на свою правую руку, висевшую на перевязи.

— Руки не подам, мистер Клау, — весело улыбаясь, сказал рослый американец с загорелым, бритым лицом. — Давеча поймал свинца, правая до сих пор не работает.

Естественно, я сразу же спросил, как он был ранен; американец коротко объяснил, что при исполнении служебных обязанностей столкнулся с преступной бандой; благодаря Хауфману двум бандитам был вынесен приговор за убийство, третий же ранил его в руку и бежал.